— Не совсем. В ее офисе мне отказались помочь, то есть, даже для меня Люси не было.
— Пожалуйста, входи, Кей, — предлагает Берген.
Они проходят в гостиную.
— Привет, — Люси обнимает тетю.
Скарпетта ведет себя сдержанно.
— Почему ты так со мной поступаешь? — спрашивает она, не обращая внимания на присутствие Берген.
— Как поступаю? — Люси возвращается в гостиную и садится на диван. — Ну, идите сюда, чего там стоять? — приглашает она.
— Если ты не скажешь ей, — говорит Берген, — я не хочу участвовать в разговоре.
— Не скажет чего? — Скарпетта садится напротив Люси. — Что ты должна мне сказать, Люси?
— Думаю, ты слышала, что Рокко якобы совершил самоубийство в Польше? — спрашивает ее Берген.
— Я сегодня ни о чем не слышала, — отвечает Скарпетта. — Сначала обрывала телефоны, потом летела в самолете, потом поймала такси, чтобы приехать сюда. Что значит — якобы?
Люси молча опускает глаза. Берген стоит возле двери и тоже молчит.
— Ты пропала на несколько дней. Никто не хотел говорить мне, где ты, — тихо произносит Скарпетта. — Ты была в Польше?
— Да, — отвечает Люси после долгой паузы.
— О господи, — шепчет Скарпетта. — Предположительно совершил самоубийство, — повторяет она.
Люси рассказывает о письме Шандонне, в котором он предоставил информацию об убитых журналистах и сообщил местонахождение Рокко. Она рассказывает, как его объявили в розыск.
— И мы с Руди нашли его, нашли в гостинице, где он обычно останавливался, когда приезжал по своим грязным делишкам в Щецин. Мы сказали ему, что его ищут, и все. Конец. Потому что, так или иначе, о нем бы позаботились Шандонне.
— И он убил себя, — делает вывод Скарпетта, заглядывая Люси в глаза.
Люси не отвечает. Берген выходит из комнаты.
— Интерпол уже распространил эту информацию, — бессмысленно произносит Люси. — Полиция принимает версию самоубийства.
Это на время успокаивает Скарпетту, потому что сейчас у нее нет сил выяснять правду.
Она открывает сумку и протягивает Люси письмо от Шандонне. Люси сразу же идет в кабинет Берген.
— Пожалуйста, пойдем, — начинает говорить Люси.
— Нет, — отвечает Берген, в ее взгляде читается разочарование и осуждение. — Как ты можешь ей лгать?
— Я не лгала и никогда этого не делала.
— Верится с трудом. Как насчет всей правды, Люси?
— Я расскажу. Когда придет время. Она получила письмо от Шандонне. Ты должна на это посмотреть. Происходит что-то странное.
— Это точно, — Берген поднимается из-за стола.
Они возвращаются в гостиную, рассматривают письмо и конверты в защитной упаковке.
— Непохоже на письмо, которое получила я, — сразу говорит Люси. — Оно было написано заглавными буквами и отправлено по обычной почте. Думаю, его отправил Рокко. С чего бы Шандонне писать мне и Марино заглавными буквами?
— Как выглядела бумага? — спрашивает Скарпетта.
— Как из блокнота, разлинованная.
— В Полунской тюрьме бумага обычная, белая, двадцать фунтов упаковка. Такая же, какую многие используют в принтере.
— Если не он посылал письма мне и Марино, тогда кто? — Люси медленно соображает, ей кажется, что голова сейчас лопнет от избытка информации.
Именно благодаря письму Люси приговорила Рокко к смерти. Когда они с Руди пришли к Рокко, тот ведь не признался в этом преступлении. Люси вспоминает, как он поднял к потолку глаза, это была его единственная реакция. Она не может знать наверняка, что значил его жест. Она не может знать, правдива ли та информация, которую она послала в Интерпол. Этого было достаточно для ареста, но очень возможно, недостаточно для обвинения, ведь деталей Люси не знает. Правда ли, что Рокко встречался с теми двумя журналистами за несколько часов до их смерти? Даже если так, он ли их убил?
Люси несет ответственность за то, что Рокко был объявлен в розыск. По этой причине он знал, что его жизнь кончена, неважно, сознался он в чем-то или нет. Он стал беглым, и если не они с Руди, то Шандонне распорядились бы его жизнью. Он должен был умереть. Это было необходимо. Люси убеждает себя, что мир стал немного лучше после смерти Рокко.
— Кто написал мне это чертово письмо? — говорит Люси. — Кто написал Марино и то, первое письмо, тебе? — она смотрит на Скарпетту. — Помнишь, письма с рассылкой из Национальной Академии Юстиции? Я была уверена, что это он их написал, они в его стиле.
— Согласна, — говорит Скарпетта. — Следователь в Батон-Руж тоже получил письмо.
— Может, Шандонне просто изменил почерк, когда писал это? — Люси показывает на изящный почерк. — Может, этот ублюдок уже не в тюрьме?
— Я слышала о звонках в твой офис. Зак дозвонился до меня. Думаю, мы не можем быть на сто процентов уверены, что Шандонне все еще в тюрьме, — отвечает Скарпетта.
— Мне кажется, — говорит Берген, — он бы не смог раздобыть ни блокнотную бумагу, ни конверты Национальной Академии Юстиции, находись он по-прежнему в тюрьме. Сложно сделать копии этих конвертов на компьютере?
— Господи, я чувствую себя такой беспомощной, — говорит Люси. — Вы не представляете, что я чувствую. Это легко сделать, можно отсканировать конверт, потом напечатать любой адрес и распечатать на подходящем конверте. Я бы сделала это за пять минут.
— Это ты сделала, Люси? — спрашивает Берген, внимательно наблюдая за Люси.
— Я? Зачем мне это делать? — ошарашенно произносит та.
— Ты только что сказала, что могла бы, — мрачно говорит Берген. — Как оказалось, ты способна на многое. Очень удобно было бы использовать информацию в письме как предлог, чтобы поехать в Польшу и найти Рокко, который сейчас мертв. Я ухожу. Я все-таки прокурор и не хочу больше слышать ни лжи, ни признаний. Если вы с тетей хотите поговорить, пожалуйста. Я должна включить телефон, мне нужно сделать несколько звонков.
— Я не лгала, — говорит Люси.
84
— Садись, — Скарпетта обращается к Люси, словно та еще ребенок.
Свет в гостиной выключен, и очертания Нью-Йорка, маня и отталкивая, словно яркая порхающая над городом вспышка, окружают их. Скарпетта может часами смотреть на город, как из своего дома обычно смотрит на море. Люси садится напротив нее на диван.
— Мне нравится это место, — произносит Скарпетта, всматриваясь в ночной город.
Она ищет глазами луну, но не может увидеть ее за домами. Люси тихо плачет.
— Я часто думаю, какой бы ты была, окажись я твоей матерью. Выбрала бы тогда этот опасный путь, шла бы напролом так же упрямо, безрассудно? Или женилась и родила детей?
