…Апельсиновые деревья высотой, как здешние вишневые деревья, они росли рядом с банями. Это в их ветвях мы маленькими детьми прятались от нашей строгой учительницы… Но самым прекрасным местом в Бейт-Иль-Мтони был бенджиле прямо у моря, любимое место моего отца, там он проводил часы в раздумьях и с поникшей головой, расхаживая взад и вперед… После смерти матери я редко бывала на своих плантациях, и тем больше мне теперь нравилась тишина в деревне после беспокойного житья в городе…
Вскоре Эмили уже вспоминала о том, как ей жилось после приезда в Гамбург. А потом и о том, что случилось в позапрошлом году и в прошлом. Маленькие и большие события, заботы и счастливые моменты. Она записывала их в форме писем к подруге, живущей на Занзибаре.
Ты часто просила меня, дорогая подруга, подробно рассказывать о моей жизни на севере…
Эти письма все больше и больше обретали форму рассказа. Иногда корреспонденткой она избирала Метле, иногда — Замзам, часто — Холе, которая умерла как раз в тот год, когда Эмили отправилась в Лондон — по слухам, ее отравили.
…и если мне до сих пор не удавалось сделать это к твоему полному удовлетворению, то лишь оттого, что я страшилась даже мысленно вернуться к прошлому и пережить его еще раз во всех подробностях…
Это было настоящим счастьем — довериться кому-то другому, родственной душе — пусть эта душа и была единственной, кого она себе представляла.
В письмах, которые никогда не были отосланы.
В Рудольштадте за вдовой Рюте по всем правилам приличия стал ухаживать некий красивый дворянин. Хорошая партия, как говорится, но Эмили отклонила его предложение. После Генриха ни один мужчина не сможет затронуть ее сердце — это она поняла давно. Она не хотела выходить замуж за деньги, она хотела получить свои, в которых ей отказывал Баргаш. У Эмили не было никаких сомнений, что ее притязания вполне справедливы, и в эти мысли она буквально впивалась все больше и больше — так тигр защищает добычу. Она не замечала, как первые морщинки появляются на ее лице и что она усердно стреляет из пушек по воробьям.
И разве — если она законная наследница — у нее нет права вернуться на Занзибар? Вернуться навсегда?
Эта мысль была слишком соблазнительной, чтобы упустить ее. И она не покидала Эмили, та стала просто одержима этой мыслью.
Отказ жениху был поводом для баронессы фон Теттау, желающей Эмили только добра, дать ей совет: чаще появляться на людях — не может же она похоронить себя дома, это не идет ей на пользу. Все это вместе подвигло Эмили все-таки уехать из Рудольштадта. Образ ее жизни в последние годы был прост: если жизнь начинала давить на нее, она просто паковала вещи, брала детей за руку и спасалась бегством. Искала новый город, новое жилище, всякий раз надеясь, что новая глава ее жизни, возможно, принесет ей удачу.
Ее словно что-то неудержимо гнало — без отдыха и покоя. Она словно металась в поисках места, где она снова могла бы пустить корни. Где она вновь обрела бы родину.
В этот раз ее целью был Берлин.
Если и было возможно где-то заработать на жизнь себе и детям — то только в большом городе Берлине. А главное — в Берлине она будет поблизости от тех людей, чья власть простирается далеко за пределы Германии. Власть, которую Эмили надеялась привлечь на свою сторону.
Чтобы эта власть помогла ей осуществить свои права.
53
Берлин. 1883 год
То было волнующее время, переживаемое Германией. Прогресс шагал семимильными шагами, готовя почву для электричества, для телефона и фонографа. Исчез кринолин, юбки стали уже и немного короче. После образования Империи были ликвидированы таможенные границы между отдельными немецкими государствами и торговля в Германской империи процветала. Победа над Францией воодушевила объединенных немцев, и они охотно стали вкладывать средства в различные отрасли экономики и образование новых компаний. Разбогатеть за одну ночь казалось в те годы вовсе не несбыточной мечтой, а вполне реальной возможностью.
Однако бурный экономический расцвет продолжался недолго. Германию охватил кризис, который почувствовала и Эмили: учеников, желающих изучать арабский язык, становилось все меньше, и ей приходилось прилагать массу времени и сил, чтобы получать деньги за уроки с тех, кто остался.
Тем больше возлагалось надежд на деньги из Занзибара и на поездку туда.
Его высочеству, благородному повелителю, могущественному моему брату Баргашу ибн-Саиду
Да хранит тебя Аллах и да сохранит Он твою драгоценную жизнь на долгие годы — если будет на то воля Его! Аллах велик и всевышен, и к слугам своим всемилостив и милосерден!
Да пребудет мир с тобой, брат мой. Заклинаю сначала Аллаха милосердного, а потом тебя — не отступайся от меня и не отвороти от меня лица своего, не прочитав прежде моего письма и не узнав, о чем я тебя прошу.
Знай же, брат мой, что тебе не следует думать, что я презираема и не уважаема в Европе, нет, каждый, кто меня здесь знает, уважает и почитает меня. Меня и моих детей — на свой особый лад, — даже властитель Германии и вся его семья дают нам хорошие советы. Иногда я даже навещаю их, а кайзер сам устроил моего сына в хорошую военную школу, так что в будущем Саид станет офицером, как все правители в Европе. Таков здесь обычай королей. Что касается обеих моих дочерей, Тавки и Гузы — у них дела идут хорошо, они обе здоровы. У нас все есть — кроме одного, возможности видеть тебя.
Мне хотелось бы, брат мой, чтобы ты понимал, что все англичане хотят только урезать твою власть и самим властвовать в твоем султанате. Они не могут дождаться времени, когда можно будет отнять султанат у тебя и присвоить все, что есть на острове. Они поступят с твоей страной так же, как они недавно поступили с Египтом и Суданом, проведя много хитроумных многоходовых шахматных партий. Ты живешь далеко на Занзибаре и не в силах понять, что происходит в Европе. В то время, когда я только приехала сюда, я еще не знала их языка и была не в состоянии понять их действия и дела. Но сейчас, когда я так же хорошо владею английским и немецким языками, как и арабским, я так же хорошо могу понять их искусную дипломатическую игру и другие приемы.
Посему я не могла ждать ни часа, когда ты пребывал в Лондоне, и, покинув своих детей, сразу же отправилась к тебе. Моим единственным желанием было доставить тебе радость. Когда же я приехала, истратив при этом немалую сумму, британские чиновники поторопились сделать очередной коварный шахматный ход, не допустив меня до тебя. Они боялись, что если я тебя увижу и мы придем к миру и согласию, то я сумею рассказать тебе о том, что происходит в твоей стране, боялись, что ты мог бы извлечь из моих советов пользу для себя и для своего народа, но этого они не хотели допустить. Сложившаяся ситуация известна в Европе всем.
В случае если ты возжелаешь оказать мне и моим детям милость, то дай нам соизволение на приезд к тебе. Что касается моих детей, то у них все складывается удачно, все их любят, и они учатся многим вещам. Мы могли бы обсудить с тобой многие вопросы, и я даже могла бы тебе кое-что посоветовать — у нас это получится лучше, чем у иностранцев, которые стремятся только к тому, чтобы добраться до твоих денег и твоих сокровищ.
