Аллах свидетель, больше всего на свете я бы хотела, чтобы ты простил все, что произошло в прошлом, ты ведь прекрасно знаешь, что каждый может совершить ошибку, ибо никто в этом мире не совершенен, кроме самого Всевышнего. Тебе не следовало бы так грубо обращаться с нами все прошедшие годы. Вспомни о том, как часто смерть забредает в нашу семью. Через несколько лет в этом переменчивом мире уже не останется ни одного отпрыска нашего отца.
Между тем я стала вдовой, и у меня никого нет, кроме Аллаха и моих детей. За эти тринадцать лет после смерти моего супруга у меня никогда не появлялось желания выйти замуж еще раз. Я полагаюсь на Аллаха и на тебя, брат мой, и я не верю, что ты еще будешь сердиться на меня после того, как увидишь моих детей, они любят тебя и почитают.
Я обращаюсь с просьбой к Аллаху, а потом к тебе, чтобы это мое откровенное письмо, где я прошу тебя остерегаться англичан, осталось тайной для всех.
На дагерротипах, которые ты получишь вместе с этим письмом, изображены я и мой сын Саид, а если ты пожелаешь иметь дагерротипы моих дочерей, то мне будет довольно только одного знака от тебя, чтобы я их сразу же выслала. Что до моего адреса, то я записала его на отдельном листе бумаги по-немецки. День и ночь я жду твоего драгоценного ответа. О, Аллах, Аллах, о, брат мой, и еще раз, Аллах, Аллах, я молю тебя, смилуйся и смягчи свое сердце. Несчастья и другие напасти навалились на меня, и я несу этот тяжкий груз. И если ты простишь меня, это понравится Всевышнему. Аллах говорит: «На нас пребывают наши грехи, грехи ваши пребывают на вас».
С изъявлениями искренней любви к тебе, твоя сестра, принцесса Салима бинт-Саид, которая жаждет увидеться с тобой и которая покорна своему господину. Мой сын Саид и его сестры тоже передают тебе приветы. Очень много приветов.
Postscriptum
Брат мой, я перечитала свое письмо и вспомнила еще одно: я встречалась с дочерью английской королевы, принцессой Викторией. Она сообщила мне, что лично хочет направить тебе письмо через посредство британского правительства. Она хочет просить тебя удостоить нас чести примириться с нами и вернуть нам свою любовь. Я заклинаю Аллаха милосердного, чтобы ты не отверг ее предложения и тем самым не покрыл бы себя позором в глазах всех европейцев, поскольку твой отказ действительно был бы большим для тебя позором.
И я постоянно молю Всевышнего, чтобы он смягчил твое сердце по отношению к нам.
Привет шлет тебе твоя сестра Салима бинт-Саид, которая тебя любит и всецело в воле Аллаха.
Рука Эмили дрожала, когда она отложила перо в сторону. Это был последний вариант письма, который она переписала набело — после доброй дюжины черновиков. Всю свою душу она вложила в это послание. Она хотела показать брату, что стала уважаемым человеком — чтобы он встретил ее с почетом, а не как жалкую просительницу. Упомянула имена известных людей. Взывала к его сочувствию и просила о прощении. Упомянула детей, как это полагалось на Занзибаре, и, в конце концов, дала ему понять, что он поступит не только великодушно, позволяя ей вернуться, но и для себя извлечет из этого немалую выгоду. Она употребила цветистые арабские выражения и призывала на помощь Аллаха как истинная мусульманка, чтобы он увидел, что она не изменила своему происхождению.
Она все взвесила; все то, что, она надеялась, поможет ей подвигнуть Баргаша протянуть наконец ей руку навстречу и позволить ей вернуться на Занзибар.
Она сняла пенсне и, положив его на драгоценное письмо, встала и подошла к окну. Задумавшись, она смотрела вниз — на улицу, где по окаймленной деревьями мостовой грохотали многочисленные кареты и дрожки. Квартира на Потсдамерштрассе была уже второй ее квартирой в Берлине, куда она с детьми недавно переехала. Квартира была расположена на не слишком элегантном четвертом этаже, зато с хорошей планировкой и в центре. Эмили нравилась жизнь в большом оживленном городе, городской шум немного напоминал ей о Занзибаре, и к тому же в анонимности существования в таком городе она меньше выделялась. Даже при том что имя Эмили Рюте не осталось безызвестным.
— Мама! — Эмили вздрогнула. Она не слышала, как вошла Тони, и заметила дочь только тогда, когда та прикоснулась к ее руке и заговорила с ней. Круглое личико пятнадцатилетней Тони расплылось в улыбке.
— Ты снова была на Занзибаре?
Мать кивнула, почти пристыженная, и сразу же показала на обеденный стол, где были разложены ее бумаги.
— Я только что закончила письмо Баргашу.
Тони смешно наморщила лоб.
— Ты действительно думаешь, что на этот раз он ответит?
— Попытка не пытка. Ведь правда, мама? — вмешалась Роза, которая в этот момент заскочила в комнату и обняла мать и сестру.
«И когда они обе так успели вырасти?» — удивилась Эмили, с любовью глядя на дочерей, которые стали настоящими юными дамами. Особенно Тони, из Рудольштадта сразу поехавшая в замок Штайнхефель, что в Бранденбурге, чтобы некоторое время пожить в одной дворянской семье, получая частные уроки и наставления в светском этикете. Разлука с ней далась Эмили невероятно тяжело, но, как оказалось, Тони наслаждалась своей новой жизнью и в письмах никогда ни на что не жаловалась; в Берлин она вернулась почти взрослой и расцветшей, как розовый бутон.
— Но если ты поедешь на Занзибар, — без умолку продолжала трещать Роза, — ты же возьмешь нас с собой, правда? Всех нас?
Саида сегодня с ними не было. По настоянию баронессы Эмили обратилась с письмом к кайзеру и получила разрешение на то, чтобы ее сын избрал карьеру военного. Сначала она сомневалась, отдавать ли его в Бенсбергский кадетский корпус вблизи Кёльна; недавняя война отвратила ее от всего военного, и она боялась, что ее сын может не выдержать тамошней муштры — он был немного болезненным. Но в подобном заведении он получил бы прекрасное школьное образование, которое Эмили ничего бы не стоило, к тому же он там познакомится с другими мальчиками, и эти знакомства могли бы быть ему полезными в будущем, и скрепя сердце она согласилась. Чтобы скрасить ему первое время пребывания в корпусе, все семейство отправилось вместе с ним. Мать и сестры целый год жили в недорогом пансионе в Кельне, чтобы видеть сына и брата как можно чаще. И в самом деле, Саиду пришлось нелегко с его смуглой кожей, его необычным именем и фамилией, которая выдавала, что он сын принцессы Занзибара, о которой иногда писали в газетах. Но между тем он хорошо освоился в новой для себя обстановке, и Эмили могла лишь надеяться, что так все и останется.
Верно ли я поступила, Генрих? Был бы ты согласен со мной?
— Да, Роза. — Эмили наклонилась и поцеловала сначала Розу, а потом Тони. — Тогда мы поедем все вместе.
Подозрения Тони оправдались: Баргаш не ответил и на это письмо. Выказывая свой норов, он передал письмо — вопреки ее желанию — новому британскому консулу доктору Джону Кирку и посчитал, что дело закрыто.
