Патта просто сиял.
— Я уже говорил об этом с журналистами, объяснил, что с самого начала у нас не возникало никаких сомнений. Убийство американца должно было быть случайным. А теперь, слава богу, это доказано.
Слушая, как нагло Патта сваливает вину за убийство Фостера на Руффоло, Брунетти понял, что причиной смерти доктора Питерс всегда будут считать случайную передозировку.
Ему ничего не оставалось, как броситься под безжалостную колесницу уверенности Патты.
— Но зачем ему было брать удостоверение американца? Это же совершенно бессмысленно.
Колесница Патты прокатилась прямо по нему.
— Он спокойно мог сбежать от вас, комиссар, поэтому считал маловероятным, что удостоверение попадет в ваши руки. Или, может быть, он просто забыл о нем.
— Синьор, люди редко забывают о доказательствах, которые связывают их с убийством.
Патта пропустил это мимо ушей.
— Я сказал журналистам, что у нас были основания подозревать его в убийстве американца с самого начала, что именно поэтому вы и хотели с ним поговорить. Он, вероятно, боялся, что мы вот-вот его сцапаем, и решил откупиться от нас, сдав награбленное. Или, что тоже вероятно, он собирался обвинить в смерти американца кого-то еще. Тот факт, что при нем оказалось это удостоверение, не оставляет никаких сомнений, что убийца — он. — Ну что же, в этом Брунетти был уверен — это, конечно, исключает все сомнения. — В конце концов вы именно поэтому отправились на встречу с ним, да? Из-за американца? — И когда Брунетти не ответил, Патта повторил свой вопрос: — Это так, комиссар?
Брунетти отмахнулся от вопроса движением головы и спросил:
— Вы сообщили что-нибудь из этого прокурору, синьор?
— Конечно, сообщил. А чем, по-вашему, я занимался все утро? Как и я, он считает дело закрытым. Руффоло убил американца при попытке ограбить его, потом попытался добыть побольше денег, ограбив палаццо синьора Вискарди.
Брунетти в последний раз попробовал внести в разговор какой-то смысл:
— Это совсем разного рода преступления — уличный грабеж и кража картин.
Голос Патты стал громче.
— Есть свидетельства, что он виновен в обоих преступлениях, комиссар. Существует удостоверение личности, и есть свидетели-бельгийцы. Вы охотно верили им раньше, верили, что они видели Руффоло в ночь ограбления. И теперь синьор Вискарди припоминает, что он видел все-таки Руффоло. Он попросил еще разок посмотреть на фото, и если он узнает его, никаких сомнений не останется. По-моему, доказательств больше чем достаточно, и их больше, чем достаточно, чтобы убедить прокурора.
Брунетти резко оттолкнул стул и встал:
— Это все, синьор?
— Я думал, что вы обрадуетесь больше, Брунетти, — сказал Патта с искренним удивлением. — Это закрывает дело с американцем, но теперь будет труднее найти картины синьора Вискарди и вернуть их ему. Вы, конечно, герой, но не совсем, поскольку не привели сюда Руффоло. Но я уверен, что вы бы сделали это, если бы только он не свалился с эстакады. Я упомянул ваше имя журналистам.
Сделать это Патте было, пожалуй, труднее, чем отдать Брунетти своего первенца-сына. Дареному коню в зубы не смотрят.
— Благодарю вас, синьор.
— Конечно, я пояснил, что вы следовали моим указаниям. Заметьте, я подозревал Руффоло с самого начала. В конце концов, его выпустили из тюрьмы за неделю до того, как он убил американца.
— Да, синьор.
Настроение Патты опять пошло вверх.
— Жаль, что мы не нашли картин синьора Вискарди. Я постараюсь увидеться с ним сегодня и лично сообщить ему об этом.
— Он здесь?
— Да, когда я говорил с ним вчера, он заметил, что приедет в Венецию сегодня. Он сказал, что хочет зайти и еще раз взглянуть на фото. Как я уже сказал вам, это уничтожит все сомнения.
— Вы думаете, его огорчит, что мы не нашли его картин?
— Ах, — сказал Патта, который уже явно обдумал это. — Конечно огорчит. Обладатели коллекций очень расстраиваются из-за таких потерь, картины для них — все равно что близкие люди.
— Наверное, именно так Паола относится к нашему Каналетто.
— К чему? — спросил Патта.
— Каналетто. Был такой венецианский художник. Дядя Паолы подарил нам его картину на свадьбу. Не очень большую, синьор. Но жена очень полюбила ее. Я все время твержу, что ее нужно повесить в гостиной, но ей нравится держать ее в кухне. — Не ахти что, но все же хоть какая-то месть.
Голос Патты прозвучал сдавленно.
— В кухне?
— Да, я рад, что вам кажется странным такое место для картины, синьор. Я передам ей, что вы со мной согласны. Наверное, я пойду посмотрю, что сделал Вьянелло. У него есть кое-что для меня.
— Хорошо, Брунетти. Хочу поздравить вас с хорошо проделанной работой. Синьор Вискарди был очень доволен.
— Благодарю вас, синьор, — сказал Брунетти, направляясь к двери.
— Вы знаете, он друг мэра.
— Ах, — сказал Брунетти, — нет, синьор, я этого не знал.
— А следовало бы.
Вьянелло сидел за своим столом. Он поднял голову, когда вошел Брунетти, и улыбнулся:
— Я слышал, сегодня утром вы стали героем?
— Что еще было в той бумаге, которую я подписал вчера ночью? — спросил Брунетти без всяких околичностей.
— Там сказано, что вы считаете Руффоло причастным к смерти этого американца.
— Это смешно, вы же знаете, что за человек был Руффоло. Он повернулся бы и дал деру, если бы американец просто прикрикнул на него.
— Он только что отсидел два года, синьор. Он мог измениться.
— Вы действительно так думаете?
— Это возможно, синьор.
— Я не об этом вас спрашиваю, Вьянелло. Я спрашиваю — вы верите, что он это сделал?
— Если он этого не делал, то откуда в его бумажник попало удостоверение американца?
— Значит, вы в это поверили?
— Да. То есть это вполне вероятно. Почему вы в это не верите, синьор?
Из-за предупреждения графа — Брунетти только сейчас сообразил, что это было настоящее предупреждение, — о связи между Гамберетто и Вискарди. Он также сообразил теперь, что угроза Вискарди не имеет никакого отношения к расследованию ограбления палаццо, которым занимается Брунетти. Вискарди посоветовал ему держаться подальше от расследования убийств двух американцев, убийств, к которым глупый бедный Руффоло не имеет никакого отношения, убийств, которые — теперь Брунетти это понимал — навсегда останутся безнаказанными.
Его мысли перескочили с двух убитых американцев на Руффоло. До него наконец-то дошло, что тот считал удачей, когда хвастался перед матерью своими важными друзьями. Он ограбил палаццо, сделал даже то, что велел ему сделать важный человек, — вмазал ему по физиономии, хотя это совсем не похоже на Руффоло. В какой момент Руффоло узнал, что синьор Вискарди замешан в гораздо более крупных махинациях, чем кража собственных картин? Он упомянул три вещи, которые могли заинтересовать Брунетти — это должны были быть картины — хотя в его бумажнике обнаружилась только одна. Кто положил ее туда? Или Руффоло каким-то образом завладел удостоверением личности и сохранил его, чтобы использовать как козырь в разговоре с Брунетти? Или, что хуже, не попытался ли он шантажировать Вискарди тем, что знает об удостоверении и о том, что оно означает? Или он просто оказался пешкой, одним из бесчисленных мелких игроков, вроде Фостера и Питерс, которых используют некоторое время, а потом отбрасывают, когда они узнают что-то такое, что может угрожать главным игрокам? И удостоверение сунули ему в бумажник те же люди, которые использовали булыжник, чтобы убить его?
