— Месье де Лувуа, несомненно, будет сожалеть о
несправедливости своего решения, когда я подробно доложу ему о том, что вы мне
сообщили. Что же до остального, то приказ остаётся приказом.
— Но вам наверняка предоставили некоторую свободу действий в
выполнении вашей миссии. Поэтому я считаю, что, выслушав мои объяснения, вы
окажете услугу королевству, рекомендовав месье де Лувуа не нарушать
существующего положения вещей до тех пор, пока Франция не будет в состоянии
направить в Карибское море флот, который сможет охранять её владения.
Но шевалье заупрямился.
— Такой совет мне едва ли подойдёт. Вы получили распоряжение
месье де Лувуа немедленно закрыть рынок, где сбывается награбленная корсарами
добыча. Я уверен, что вы дадите мне возможность заверить маркиза в вашем
безоговорочном согласии.
Эта тупая бескомпромиссность приводила д'Ожерона в отчаяние.
— Должен, однако, заметить, месье, что ваша формулировка не
соответствует действительности. Здесь сбывается не только награбленное, но и
добыча, отнятая у Испании и компенсирующая грабежи, от которых мы страдали и
будем страдать по милости кастильских хищников.
— Но это фантастично, месье. Между Францией и Испанией мир.
— В Карибском море, месье де Сентонж, мира никогда не
бывает. Уничтожив корсарство, мы капитулируем и подставим горло под нож — вот и
всё.
Но аргументов, способных сдвинуть с места шевалье де
Сентонжа, просто не существовало.
— Я вынужден рассматривать это только как ваше личное
мнение, в какой-то мере внушённое вам (не обижайтесь на меня за это) интересами
вашей компании и вашими собственными. Как бы то ни было, приказ вполне ясен, и
вы должны понимать, что его невыполнение повлечёт за собой большие
неприятности.
— Не большие, чем выполнение, — заметил губернатор, скривив
губы. Он вздохнул, пожав плечами. — По вашей милости, месье, я попал между двух
огней.
— Надеюсь, у вас хватит справедливости понять, что я
выполняю свой долг, — величественно промолвил шевалье де Сентонж. Слабый намёк
на желание оправдаться, звучавший в этой фразе, был единственной уступкой,
которую месье д'Ожерону удалось выжать из своего упрямого и самонадеянного
гостя.
Глава 2
Месье де Сентонж вместе со своей супругой покинули Тортугу в
тот же вечер, взяв курс на Порт-о-Пренс
[60], который шевалье намеревался
посетить перед тем, как отплыть во Францию, где его ожидала заманчивая жизнь
богача.
Восхищаясь собственной твёрдостью, проявленной им в беседе с
губернатором Тортуги, он поведал обо всём мадам де Сентонж, чтобы та могла
разделить его восторги.
— Этот мелкий скупщик краденого мог вынудить меня уклониться
от выполнения долга, если бы я не был столь бдительным, — улыбаясь, заметил
шевалье — Но меня не так-то легко обмануть. Поэтому месье де Лувуа и поручил
мне такую важную миссию. Он знал, с какими трудностями я могу столкнуться, и не
сомневался, что меня не проведёшь.
Мадам де Сентонж была высокой, красивой брюнеткой с глазами,
похожими на терновые ягоды, кожей цвета слоновой кости и бюстом Гебы
[61]. Её
томный взгляд был с благоговением устремлён на мужа, собиравшегося ввести её в
высшее общество Франции, двери которого были закрыты для жены плантатора, как
бы он ни был богат. Всё же, несмотря на уверенность в проницательности своего
супруга, она осмелилась поинтересоваться, был ли он прав, приписывая аргументы,
приведённые месье д'Ожероном, одному лишь корыстолюбию губернатора. Правда, всю
жизнь прожив в Вест-Индии, мадам де Сентонж не могла не знать о хищнических
повадках испанцев, хотя до сих пор она, возможно, не думала о том, в какой
степени действия корсаров сдерживали их разбои. Испания держала солидный флот в
Карибском море главным образом для того, чтобы охранять свои поселения от
рейдов флибустьеров. Уничтожение пиратства развязало бы руки этому флоту, а
зная жестокость испанцев, можно было легко догадаться, к каким бы последствиям
это привело.
С должным смирением высказав свои мысли обожаемому супругу,
мадам де Сентонж выслушала самоуверенный ответ:
— В таком случае можешь не сомневаться, что мой повелитель
король Франции примет надлежащие меры.
Тем не менее спокойствие шевалье было несколько поколеблено.
Эта робкая поддержка аргументов д'Ожерона выбила Сентонжа из колеи.
Конечно, было легко отнести все возражения губернатора
Тортуги за счёт его эгоизма и страха перед испанцами. Однако месье де Сентонж,
будучи со времени своей женитьбы живо заинтересованным во французских колониях
в Вест-Индии, начал спрашивать себя, не слишком ли поспешным было его
заключение, что месье д'Ожерон преувеличивает.
В действительности же губернатор Тортуги не преувеличивал.
Как бы ни были его аргументы согласованы с его интересами, они, несомненно,
имели под собой существенную основу. Теперь же ему оставалось только покинуть
свой пост и вернуться во Францию, предоставив месье де Лувуа самому решать
судьбу Французской Вест-Индии и Тортуги в частности. Правда, это было бы
изменой интересам Вест-Индской компании, но если политика нового министра
восторжествует, то у компании очень скоро не останется никаких интересов.
Губернатор провёл беспокойную ночь и заснул только на
рассвете, но почти тотчас же проснулся от пушечных выстрелов.
Канонада и треск мушкетов были настолько продолжительными,
что д'Ожерону понадобилось длительное время, пока он осознал, что этот шум
означает не атаку на гавань, а feu de joi
[62]
, какого ещё никогда не слыхивали
скалы Кайоны.
Когда же губернатор выяснил причину салюта, то его
настроение значительно улучшилось. Сообщение о поимке и казни капитана Блада в
Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико было опровергнуто прибытием в Кайону самого Питера
Блада, живого и невредимого, на борту захваченного испанского корабля, ещё
недавно называющегося «Мария Глориоса» и служившего флагманом эскадры маркиза
Риконете. В кильватере «Марии Глориосы» следовали два испанских галеона,
нагруженных сокровищами.
Гром орудий раздавался с борта трёх кораблей Блада, ремонтировавшихся
на Тортуге в его отсутствие, среди экипажа которых в течение последней недели
царили растерянность и уныние.
Д'Ожерон не меньше пиратов радовался воскрешению из мёртвых
человека, которого он уже успел оплакать, ибо между губернатором Тортуги и
славным капитаном флибустьеров существовала тесная дружба. Месье д'Ожерон и его
дочери устроили в честь Питера Блада настоящий пир, ради которого губернатор
извлёк из погреба несколько бутылок отборного вина, полученного из Франции.
