— Возьми золото, Джерри, и уложи его. — И добавил довольно
оскорбительное замечание: — Надеюсь, что счёт правильный.
Вслед за этим капитан повернулся к стоящей на корме фигуре,
облачённой в пурпур.
— Монсеньор кардинал, выкуп получен, и барка генерал-губернатора
ожидает, чтобы доставить вас на берег, но вы должны дать мне слово, что мне
будет позволено удалиться без каких-либо препятствий и дальнейшего
преследования.
Губы генерал-губернатора под маленькими чёрными усиками
снова изогнулись в усмешке. Его ответ был рассчитан на то, чтобы отвести
подозрение и в то же время дать выход душившему его гневу.
— Можешь беспрепятственно убираться, куда тебе угодно,
мошенник. Но если мы когда-нибудь снова встретимся на море…
— В таком случае, — закончил за него фразу капитан Блад, —
очень возможно, что я доставлю себе удовольствие, повесить вас на нок-рее как
клятвопреступника и вора.
Приблизившись к ним кардинал укоризненно покачал головой:
— Ваша угроза звучит неподобающе, капитан Блад, так как, я
надеюсь, эти слова несправедливы.
Дон Руис задохнулся от бешенства, вызванного больше
замечанием кардинала, нежели оскорбительными выражениями Блада.
— Так вы, ваше преосвященство, надеетесь! — воскликнул он.
— Подождите! — Величественным жестом архиепископ остановил
свою свиту, которая застыла на месте, являя собой воплощение непоколебимого
могущества церкви.
— Я сказал, надеюсь, что обвинение несправедливо, и
некоторое сомнение, звучащее в моей фразе, оскорбило вас. Но я рассчитываю, что
дон Руис, вскоре извинится перед вами за это сомнение. Однако во время своего
первого визита на корабль вы кое-чем озадачили меня, и я хотел бы попросить вас
дать мне объяснение.
— На берегу, ваше преосвященство, вы найдёте меня готовым
ответить на все ваши вопросы. — И дон Руис шагнул к трапу, у которого его
ожидал кардинал.
Капитан Блад со шляпой в руке занял позицию с другой
стороны, как требовал этикет при проводах важного гостя.
Но примас не двинулся с места.
— Дон Руис, перед тем, как высадиться на остров, которым вы
управляете, мне бы хотелось получить ответ только на один вопрос. — Его тон был
таким суровым и властным, что дон Руис, перед которым трепетало всё население
Гаваны, застыл на месте в испуганном ожидании.
Кардинал обернулся к дону Иеронимо и задал ему пресловутый
вопрос:
— Сеньор алькальд, хорошенько подумайте перед тем, как
ответить мне, потому что ваша служба, а может быть, и кое-что побольше зависит
от точности вашего ответа. Что вы сделали с товаром — собственностью этого
английского моряка, который генерал-губернатор приказал вам конфисковать?
Смущённый взгляд дона Иеронимо устремлялся то туда, то сюда,
но только не на кардинала. Всё же он не осмелился солгать.
— Он снова был продан, ваше превосходительство.
— А полученное за него золото? Что с ним стало?
— Я отправил золото его превосходительству
генерал-губернатору. Сумма составляла двадцать тысяч дукатов.
В наступившей затем паузе дон Руис выдержал испытывающий
взгляд суровых и печальных глаз с высоко поднятой головой и презрительной,
вызывающей усмешкой на губах.
Но следующий вопрос примаса стёр с его физиономии остатки
высокомерия.
— Следовательно, генерал-губернатор Гаваны является также
королевским казначеем?
— Нет, ваше преосвященство, — был вынужден ответить дон
Руис.
— Тогда, сеньор, вы отправили в казну золото, полученное за
товар, который вы конфисковали от имени его величества короля?
Губернатор не решился солгать, так как его слова можно было
легко проверить. Тем не менее в его тоне чувствовалось недовольство этим
допросом.
— Ещё нет, ваше преосвященство…
— Ещё нет? — прервал его кардинал, и в его мягком голосе
послышались угрожающие нотки. — Ещё нет, тогда как с тех пор прошёл целый
месяц. Мне всё ясно, сеньор. К несчастью, сомнения в вашей честности, вызванные
той софистикой, с которой вы сегодня утром так ловко толковали закон, полностью
подтвердились.
— Ваше преосвященство! — в бешенстве завопил дон Руис,
смертельно побледнев и шагнув вперёд. Подобные слова в любом случае пробудили
бы его гнев. А быть публично оскорблённым этим священником и выставленным на
посмешище проклятым пиратом не смог бы вынести ни один кастильский дворянин.
Губернатор пытался подыскать слова, способные подобающим образом выразить его
состояние, когда примас, словно угадав его мысли, разразился речью, сразу
обратившей гнев дона Руиса в страх.
— Молчи, несчастный! Неужели ты осмелишься возвысить на нас
голос. Твои поступки, безусловно, сильно обогатили тебя, но куда сильнее
обесчестили. И более того, стремясь запугать ограбленного тобой английского
моряка, ты угрожал ему преследованием святейшей инквизиции и сожжением на
костре. Даже новые христиане больше, чем кто-либо другой, знают, что человек,
апеллирующий к инквизиции подобным образом, сам рискует попасть в её руки.
Страшная угроза бывшего великого инквизитора Кастилии и прозвучавший
в его словах намёк на старохристианское презрение к его новохристианской крови
окончательно доконали генерал-губернатора. Он уже представлял себя
обесчещенным, разорённым, лишённым всех званий и посланным в Испанию, чтобы
затем подвергнуться аутодафе.
— Монсеньор, — захныкал он, с мольбой протянув руки к
кардиналу. — Я же не предвидел…
— В это я охотно верю. Oculos habent non viclebunt
[115].
Никто не может предвидеть опасность. — К кардиналу уже вернулось его обычное
спокойствие. Несколько секунд он хранил молчание, потом вздохнул, шагнул
вперёд, взял за руку окончательно уничтоженного графа Маркоса и повёл его на
полубак чтобы их не могли услышать.
— Верьте мне, — ласково заговорил он, — моё сердце болит за
вас, сын мой. Errare humanum est
[116]. Мы все грешны. Поэтому я стараюсь быть
милосердным, так как сам нуждаюсь в милосердии. Я попытался помочь вам, чем
могу. Если я высажусь на Кубу, где вы — генерал-губернатор, то мне придётся
выполнить свой долг инквизитора, а из этого для вас не выйдет ничего хорошего.
Чтобы избежать этого, я не высажусь на берег до тех пор, покуда вы здесь
управляете. Но это самое большое, что я могу для вас сделать. Возможно,
поступая так, я сам становлюсь софистом. Но я думаю не только о вас, но и о
чести Кастилии, которая пострадает от вашего позора. В то же время вы
понимаете, я не могу допустить, чтобы кто-нибудь так пренебрегал доверием
короля и чтобы это пренебрежение сошло полностью безнаказанным.
