Архиепископ сделал паузу, покуда дон Руис стоял, опустив голову
от стыда и ожидая роковой фразы, которая неминуемо должна была последовать.
— Вы сегодня же сложите с себя обязанности губернатора под
любым предлогом, который вы сочтёте подходящим, и вернётесь в Испанию с первым
же кораблём. Тогда, если вы снова не возвратитесь в Новый Свет и не поступите
на государственную службу в Испании, я сохраню в тайне ваш поступок. Большего я
сделать не в силах, и да простит меня Бог, если я сделал слишком много.
Несмотря на всю суровость этих слов, дон Руис выслушал их
почти с облегчением, так как он не ожидал столь дёшево отделаться.
— Пусть будет так, ваше преосвященство, — пробормотал он,
подняв голову и встретив сочувственный взгляд кардинала. — Но если ваше
преосвященство не высадится на берег…
— Не беспокойтесь обо мне. Я уже говорил с капитаном Бладом
о такой возможности, и теперь, когда я принял решение, он доставит меня в
Сан-Доминго. Когда моя миссия там будет выполнена, я вернусь сюда, а к тому
времени вы уже покинете Гавану.
Таким образом, дон Руис был даже лишён возможности отомстить
этому проклятому морскому разбойнику, навсегда погубившему его карьеру. И всё
же он предпринял последнюю отчаянную попытку отвратить хотя бы это несчастье.
— Неужели вы доверитесь этим пиратам, которые уже?.. — В
этом мире, сын мой, — прервал его кардинал, — увы, можно доверять только
небесам. А этот корсар, несмотря на все его пороки, сын истинной церкви, и он
доказал, что на его слово можно полагаться. Конечно, в этом есть риск, но
постарайтесь доказать своим будущим поведением, что я иду на него не без
оснований. Теперь отправляйтесь с Богом, дон Руис. Больше мне незачем вас
задерживать.
Генерал-губернатор опустился на колени, чтобы поцеловать
руку кардинала и попросить его благословения. Примас Новой Испании протянул
правую руку над его склонённой головой и осенил его крестом.
— Benedictus sis. Pax Domini sit sempre tecum
[117]. Может
быть, свет небесный укажет вам лучшую дорогу в будущем. Идите, и да хранит вас
Бог.
Однако, несмотря на смиренную позу генерал-губернатора, было
весьма сомнительно, что он уезжал полный раскаяния. Спотыкаясь, как слепой,
отрывисто кивнув алькальду и приглашая следовать за собой, не обменявшись ни с
кем ни единым словом или взглядом, он спустился в ожидавшую его барку.
Покуда дон Руис и алькальд, взбешённые донельзя, изощрялись
в сквернословии, проклиная этого идиота архиепископа, сующего нос в чужие дела,
«Арабелла» подняла якорь. Проплыв под всеми парусами мимо мощных фортов, она
вышла из гаванской бухты, не опасаясь нападения благодаря расхаживающей по
корме величавой фигуре, облачённой в пурпур.
Когда две недели спустя огромный галеон «Санта-Вероника»
вошёл в бухту Гаваны, украшенный флагами и салютуя из всех орудий, там уже не
было генерал-губернатора, чтобы встретить прибывшего примаса Новой Испании.
Этого низенького толстого и вспыльчивого прелата окончательно вывело из себя
то, что к его визиту не было сделано соответствующих приготовлений, а
поднявшийся на борт корабля ошеломлённый алькальд едва не обвинил его в
самозванстве.
В эти же дни на борту «Арабеллы» Ибервиль, освобождённый от
своего алого одеяния, которое, подобно монашеским сутанам, было поспешно
приобретено в Сен-Круа, хвастливо повторял, какого великолепного священника
потерял мир, когда он вздумал стать корсаром. Капитан Блад утверждал, что мир в
этот момент потерял и не менее великого комедианта. И в этом вопросе боцман
Снелл, которого природа так удачно наградила тонзурой для исполнения роли фрея
Доминго, будучи еретиком, полностью соглашался с капитаном Бладом.
Бежавшая идальга
Глава 1
Весть была принесена на Тортугу метисом, служившим матросом
на французском бриге.
[118] во время экспедиции, в которой несчастный Джеймс
Шерартон распростился с жизнью. Эта скверная история лишь косвенно связана с
нашим рассказом, поэтому мы сообщим о ней только вкратце. Шерартон и группа
английских ловцов жемчуга занимались своим делом на одном из рифов Эспада около
бухты Маракайбо
[119]. Они уже собрали обильный урожай, когда на них напал
испанский фрегат, команда которого, не довольствуясь захватом их шлюпа
[120] и
жемчуга, безжалостно предала их мечу. Эти двенадцать честных славных людей не
нарушили никаких законов, кроме одного, выдуманного испанцами, согласно
которому ни одна другая нация не имеет права пользоваться водами Нового Света.
Капитан Блад сидел в кайонской таверне «У французского
короля», когда метис со всеми жуткими подробностями рассказывал историю этого
злодеяния.
— Испанцы заплатят за это, — сказал Блад и добавил, так как
его чувство справедливости носило поэтический характер, — и заплатят жемчугом.
Кроме этой фразы Блад ничем не намекнул на намерение,
внезапно созревшее в его мозгу. Однако осенившее его вдохновение имело свои
причины.
Упоминание о ловцах жемчуга оказалось достаточным, чтобы
напомнить ему о Рио-де-ла-Ача
[121], наиболее продуктивном месте добычи жемчуга
во всём Карибском море, сокровища которого изрядно обогатили казну короля
Филиппа.
Конечно, мысль об этом рейде не в первый раз приходила ему в
голову, но трудности и опасности, с которыми было сопряжено подобное
предприятие, до сих пор вынуждали капитана Блада откладывать его и заниматься
более лёгкими задачами. Однако никогда ещё эти опасности и трудности не были
так серьёзны, как теперь, когда эта задача казалась ниспосланной ему праведным
гневом Немезиды
[122]. Блад не закрывал на это глаза. Он знал, как бдителен
испанский адмирал маркиз Риконете, курсирующий со своей мощной эскадрой вдоль
берегов Мэйна. Капитан Блад так ловко провёл его во время приключения в
Сан-Доминго, что адмирал не осмеливался показаться в Испании до тех пор, пока
не смоет свой позор. О его жажде мести можно было судить по объявлению, в
котором маркиз извещал, что заплатит огромную сумму в пятьдесят тысяч за
капитана Блада, живого или мёртвого, или за сведения, которые помогут захватить
его.
