— Увы! Боюсь, что я разочарую ваше превосходительство. Вы
останетесь поужинать у меня на корабле?
— Я не ужинаю с пиратами, милостивый государь!
— Тогда можете идти ужинать с дьяволом, — резюмировал
капитан Блад. И дон Клементе в состоянии глубочайшего возмущения прошествовал
на коротких толстых ногах к своей барке.
Волверстон внимательно наблюдал за его отбытием.
— Чёрт возьми, Питер, было бы благоразумнее задержать этого
испанского джентльмена. Данное слово связывает его не больше, чем паутина.
Вероломный пёс ни перед чем не остановится, чтобы напакостить нам, несмотря на
все свои обещания.
— Ты забыл о доне Иларио.
— Думаю, что дон Клементе также может забыть о нём.
— Мы будем бдительны, — заверил его Блад.
Эту ночь пираты, как обычно, провели у себя на борту, но они
оставили на острове канониров и посадили наблюдателей в лодку, ставшую на якорь
в Пасти Дракона на случай, если адмирал предпримет попытку тайком проскользнуть
в пролив. Но так как, не говоря уже о другом риске, ночь была ясная, то испанцы
не отважились на такую попытку.
Весь следующий день — воскресенье — дело не сдвинулось с
мёртвой точки. Но в понедельник утром, доведённый до белого каления адмирал
вновь начал забрасывать остров ядрами и дерзко форсировать пролив.
Батарея Огла не получила повреждений, потому что адмирал не
знал ни её расположения, ни степени мощи. Огл понял это, когда противник
оказался в полумили от островка. Тогда четыре корсарские пушки ударили по
флагману. Два ядра не достигли цели, но третье вдребезги разнесло полубак
[30] а
четвёртое угодило в наиболее уязвимое место и образовало пробоину, в которую
сразу же хлынула вода. Остальные три корабля поспешно сделали поворот
фордевинд
[31]
и взяли курс на восток. Накренившийся, покалеченный галеон,
шатаясь, тащился вслед за ним; команда в отчаянной спешке выбрасывала за борт
пушки и другие тяжёлые предметы, стремясь поднять пробоину в борту над водой.
Несмотря на эту неудачу, к вечеру испанцы предприняли новую
попытку штурма и опять были отброшены на исходные позиция в полутора милях от
островка. Они находились там и двадцать четыре часа спустя, когда из
Сан-Доминго вышла лодка с письмом от дона Иларио, в котором новый губернатор
требовал, чтобы маркиз Риконете согласился на условия, выдвинутые капитаном
Бладом.
Лодке пришлось бороться с разбушевавшимся морем и приложить
немало усилий, чтобы пробраться сквозь непроницаемую тьму, так как небо
заволокло тучами. Ухудшение погоды вкупе с письмом дона Иларио наконец побудило
маркиза уступить, — так как дальнейшее упорство могло повлечь за собой только
новые унижения.
Поэтому офицер, уже однажды нанёсший визит капитану Бладу,
снова прибыл на островок у входа в гавань, доставив письмо, извещающее о
согласии адмирала на требуемые условия, в результате чего испанским кораблям в
тот же вечер было позволено укрыться в гавани от надвигающегося шторма.
Беспрепятственно пройдя через Пасть Дракона, они бросили якорь у берега
Сан-Доминго.
Глава 3
Тяжкие раны, нанесённые самолюбию маркиза Риконете, не
давали ему покоя, и в тот же вечер в губернаторском дворце разгорелась жаркая
дискуссия. Адмирал утверждал, что обязательство, данное под угрозой, ни к чему
их не обязывает; Дон Клементе полностью его поддерживал. Напротив,
рыцарственный дон Иларио твёрдо настаивал на том, что слово надо держать.
Мнение Волверстона о совести испанцев ни в коей мере не
изменилось к лучшему, и он продолжал выражать своё презрение к доверчивости
Блада. Предохранительные меры, состоявшие в новом размещении пушек (только
шесть орудий продолжали контролировать Пасть Дракона, остальные держали под
обстрелом гавань), он считал явно недостаточными. Но лишь через три дня — в
пятницу утром, когда они уже отремонтировали мачту и были почти готовы к выходу
в море, его единственный глаз заметил тревожные признаки, о которых он поспешил
сообщить капитану Бладу, стоящему на полуюте
[32] «Сан-Фелипе».
— В этом нет ничего сложного, — ответил Блад. — Команды
сходят на берег. Обрати внимание, что уже больше получаса между испанской
эскадрой и молом всё время снуют лодки. Причём к молу они направляются
переполненными, а назад возвращаются пустыми. Ты догадываешься, что это значит?
— Так я и предполагал, — сказал Волверстон. — Но, может быть,
ты объяснишь мне, с какой целью они это проделывают? То, что не имеет смысла,
обычно грозит опасностью. Было бы неплохо к вечеру выставить на островок
вооружённых часовых.
Облачко, мелькнувшее на челе Блада, свидетельствовало о том,
что его лейтенанту удалось пробудить в нём подозрения.
— Действительно, это чрезвычайно странно. И всё же… Нет, я
не верю, что дон Иларио способен на предательство.
— Я думаю не о доне Иларио, а об этом разжиревшем грубияне
доне Клементе. Это не тот человек, которому данное слово может помешать
удовлетворить свою злобу. А Риконете, по-видимому, мало чем от него отличается.
— Но у власти сейчас дон Иларио.
— Возможно. Но сломанная нога вывела его из строя, и эта
парочка может легко с ним справиться, зная, что король Филипп охотно простит их
впоследствии.
— Но если они решили нарушить перемирие, зачем же ссаживать
команду на берег?
— Вот я и рассчитывал, что ты, Питер, об этом догадаешься.
— Сидя здесь, я ни о чём не догадываюсь. Попробую
разобраться во всём на месте.
К борту корабля только что подошла барка, гружённая
фруктами. Капитан Блад склонился над перилами.
— Эй, ты! — крикнул он торговцу. — Принеси-ка бататы на
борт.
Сделав знак рукой стоявшим на шкафуте пиратам, Блад отдал им
краткие распоряжения, пока торговец карабкался по трапу, держа на голове
корзину с бататами. Его пригласили в капитанскую каюту; ничего не подозревающий
торговец принял приглашение, после чего он на весь день исчез из поля зрения.
Его помощника-мулата, оставшегося в барке, также заманили на борт и
присоединили к хозяину, запертому в трюме. Вслед за этим загорелый босоногий
субъект в грязной рубахе, широких ситцевых брюках и с забинтованной головой
спустился в барку и направил её в сторону испанских кораблей, провожаемый
беспокойными взглядами с корсарского фрегата.
