Глаза Тойера горели. Хафнер отдал честь, остальные тоже были странным образом заворожены.
— Теперь я постараюсь лучше учиться в школе, — пискнула Бабетта. — I do, you do, he, she, it duhs…
— Я продолжу работать над этим делом, — сообщил Тойер уже спокойней и равнодушно потрепал девочку по щеке. — Еще сегодня. И вас прошу, фрау Ильдирим, составлять нам компанию и впредь, по крайней мере, пока вы не решите, что мы не заслуживаем вашей помощи. Я жду этого от вас. Как от хозяйки следствия. Как от немецкой мусульманки. Как от женщины, которой я доверяю.
Ильдирим озадаченно кивнула.
Потом кельнер выставил их на улицу.
— Плевать! — кричал Тойер в холодную ночь. — Куда еще пойдем? В «Козла»? Все, идем в «Белого козла»!
— Там уже много лет ничего нет хорошего, — авторитетно сообщил ему Хафнер. — Теперь там все чинно-благородно. Так что мы сразу оттуда вылетим.
— Плевать! — еще раз закричал Тойер.
Ильдирим сильно дернула его за рукав:
— На сегодня хватит. Кроме того, малышке пора спать… — Почувствовав, что комиссар огорчен, она добавила: — Но мы все можем заехать ко мне.
Они зашагали по Главной улице, так как их машины еще стояли возле работы. В Старом городе легальные места парковок были редки, и никто из группы не осмелился злоупотреблять правами полицейского. На Университетской площади они сели на 33-й автобус, и Тойер израсходовал свой запас билетиков. Его по-прежнему колотила дрожь.
— Да, я пойду еще раз к Зельтманну, черт побери, — вполголоса сказал он своим спутникам, столпившимся в хвосте автобуса.
— Как? — в ужасе спросила Ильдирим. — Сегодня?
— Конечно. Теперь, сегодня, здесь… То есть не здесь, а там… — Он неопределенно махнул рукой.
— Разве он еще на работе в это время? — При слабом свете Штерн попытался разглядеть время на своих электронных часах.
— Половина восьмого, может, еще там. — Лейдиг пожал плечами. — Он не ленивый.
— Проклятье! — Ильдирим схватилась за голову. — Проклятье, я забыла про Дункана! — Она быстро объяснила, в чем дело.
Игнорируя возмущенные взгляды коллег, Тойер великодушно успокоил ее: он и его ребята позаботятся о деле, то есть о ребенке. Сперва они, а потом он сам, после того как выяснит отношения с этим германским пигмеем Зельтманном. Нет проблем.
— Да, да! — воскликнула Бабетта и вытащила ключ из-под пуловера. — Я вам покажу, где что находится.
— Для начала достаточно и квартиры, — вяло отозвался Лейдиг. — Все мне не нужно, я и так уже сыт по горло.
Смущенно их поблагодарив, Ильдирим вышла на ближайшей остановке. Они же подъехали к Управлению «Гейдельберг-Центр».
— Итак, мы отправляемся на Берггеймерштрассе, — сказал Штерн. — Надеюсь, вы придете туда.
— Разумеется, — огрызнулся Тойер, — я держу свое слово. Какой там номер дома?
— Сто тридцать, — хриплым голосом сообщила Бабетта, — совсем недалеко.
— Как поглядеть, как поглядеть, юная дама, — пробурчал себе под нос Тойер и тут же продолжал громовым голосом: — Я поднимаюсь наверх. В милой каморке Зельтманна еще теплится огонек. Сейчас он ярко запылает! Я брошу туда бомбу!
С этими словами гаупткомиссар удалился.
— Что он задумал? — озадаченно спросил Штерн.
— Такое бывало с ним и раньше, — сказал Лейдиг, — это все говорят… Может, он все-таки… ну… больной… но только я не верю.
— Мужик супер, — загоготал Хафнер. — Ну, давай, Кланни, веди нас домой.
— Я не Кланни, а Бабетта, — огрызнулась девочка.
Быстрым шагом Тойер пересек приемную шефа. Из «Микки-Мауса», — он время от времени покупал ее тайком, как настоящие мужчины покупают «Пентхаус», — он знал, что напор и агрессивность способны прогнать даже крокодила. Впрочем, еще вопрос, знают ли об этом сами крокодилы.
— Кто вы? — воскликнула секретарша. — Ах, вы тот самый Тойер…
— Значит, он вынуждает вас сидеть тут до ночи сверхурочно. Типично для него, — рявкнул шустрый посетитель и мягко отодвинул храбрую фройлейн от двери, за которой скрывался его противник. — Господин Зельтманн, я должен вам кое-что сообщить; это может вас заинтересовать.
— Меня вообще ничего не интересует. — Зельтманн поднялся с места, словно готовился к драке, что было не так далеко от истины. — Я не должен нечего выслушивать. Потому что вообще ничего не должен.
— Неправда, — бодро возразил Тойер, — вы должны когда-нибудь умереть. Это все должны. — Он с грохотом захлопнул дверь. — Вы должны умереть, господин Зельтманн. Вы будете задыхаться и прощаться с миром, а потом умрете. Тогда не останется ничего от вашего семинарского знания!
Зельтманн раскрыл рот, но не смог выговорить ни слова.
— Должна была умереть и моя жена, — кипятился Тойер, — на девятом месяце беременности, знали вы про это?
— Нет, — забормотал Зельтманн, — это…
— Ведь вы так много про меня знаете. Разве не написано об этом в моем служебном досье? Бог милостив к вашей грязной канцелярской душонке! — прокричал старший гаупткомиссар, подошел к чаше с гладкими камешками, загреб несколько штук и сунул в карман.
— Почему вы так меня ненавидите? — жалобно проговорил Зельтманн.
— Что вообще творится в этом кабинете? — снова заорал Тойер и пнул корзину для бумаг, которая в самом деле стояла посреди комнаты. — У нас создалось впечатление, да, версия, можно даже сказать, веские основания предполагать… — С этого момента он стал безбожно врать: мол, подлое нападение на молодого человека минувшей ночью непосредственно связано с утопленником из Неккара, и тут, возможно, прослеживаются международные связи, во всем, вплоть до собак. И мы далеко протянули наши щупальца, господин директор, сильно рискуя. Послушайте, Рюбецаль-любитель! Моим мальчикам я категорически приказал молчать. — Тойер с поразительной ловкостью отскочил в угол и заговорщицки постучал по стене. — Стены имеют уши, и в темноте их не видно, господин доктор.
— Вы должны рассказать мне подробней. — Зельтманн слегка побледнел и снова опустился на стул.
— Я ничего не должен рассказывать про дело, которое я даже не веду, и вообще, я ничего не могу сказать о том, чего нет! Меня связывают по рукам и ногам! Меня гонят и третируют! Что вы за человек? Мы тут, понимаешь, вытаскиваем горячие угли из огня! Из пылающего жерла ада! А нас связывают по рукам и ногам! Я повторяю свой вопрос и жду ответа: что вы за человек?
Тойер грозно встал перед письменным столом своего посредственного шефа и чувствовал себя гориллой в горах Уганды. А они чувствуют себя сильными и могучими.
— Человек, которому свойственно и ошибаться, — прохрипел Зельтманн, — то есть заблуждаться. И все-таки, мой дорогой Тойер, ваш Хафнер был, господин Тойер, чудовищно пьян. А тот бедный глухой, бедный глухой… и я даже не смог ему сказать, как мы сожалеем о случившемся…
