— Вот ведь какой идиот! — от всей души вырвалось у Хафнера. — Впрочем, по-видимому, он получит лишь условное наказание. Так ему и надо.
— Про смерть Вилли он узнал лишь от Ильдирим. После этого забрался в его жилище. Внизу было открыто, ведь это одновременно и вход в винный погребок, и наверху «божий человек», к своему удивлению, открыл дверь конторской скрепкой. Она была лишь захлопнута на защелку и не закрыта на ключ. Вероятно, Вилли в вечер своей гибели лишь ненадолго отлучился из дома. — Лейдиг зевнул.
— Вы помните? — снова подключился Штерн. — Один из той винной братии в погребке на первом этаже сказал, что Вилли что-то записывал в дневник. Мы каждый день звонили в полицию Хейльбронна…
— Они наверняка оглохли от наших звонков, — послышалось уточнение из-за густых клубов дыма.
— Ничего — никаких записей, вообще ничего.
Лейдиг взял у Хафнера сигарету, и тот это стерпел. На какой-то краткий, нехороший момент у Тойера возникло ощущение, что все лучше понимают друг друга и без него.
— Обердорф мы еще не сообщили об… открытии, которое сделала ваша подруга… Хотели дождаться вас. — Молодые коллеги смотрели на него как три школьника, которые вытерли доску и теперь ждут от учителя похвалу и кусочек шоколада.
— У меня нет с собой шоколада, — сказал Тойер.
Его группа молчала.
— Извиняюсь, — буркнул он.
— Вы в самом деле можете уже работать? — осторожно поинтересовался Штерн.
— Я еще никогда не мог работать, — с улыбкой ответил Тойер.
Потом он позвонил Ильдирим. Она заметно обрадовалась, что он снова берется за дело. Свое намерение контролировать почту и разговоры Зундерманна она не смогла реализовать — из-за разделения с властями Мангейма сфер компетенции, но, возможно, на текущей неделе что-нибудь сдвинется с места.
Вечером он ужинал с Хорнунг у нее дома.
— У меня ощущение, что не хватает какой-то детали, чтобы сложилась — да, это слово я уже не могу слышать — цельная картина, — сказал он между двумя вилками салата и поперхнулся.
Так как внезапно перед ним возникла вся панорама этого дела.
От Хорнунг не укрылось, что ее друг внезапно вздрогнул. Она тоже опустила вилку.
— Я что, купила не тот уксус?
— Ах вот что! — воскликнул Тойер. — Вот как все, вероятно, было! Вилли еще студентом зацепился за Обердорфшу — это чудище рано добралось до профессорского ранга! Поэтому он и поддался на уговоры Зундерманна — сфабриковать что-то более внушительное, чем обычно. Он был явно влюблен в этого юнца, а в таких ситуациях люди охотно соглашаются на что угодно, ведь теперь он мог доказать, что он не просто старый карлик, а мастер! Но Зундерманну с самого начала требовались лишь деньги, а наследство, вероятно, лишь укоренило это желание. — Проклятье! Конечно, он терпеть не мог и профессоршу Обердорф, но дело прежде всего. Мальчишка из тех, кто никогда не бывает доволен тем, что имеет!
— Все сказанное тобой имело бы смысл, если бы это он убил Вилли. — У Хорнунг ползли мурашки по спине. Она уже успела привыкнуть к тому, что на ее глазах велось бесконечное расследование, и никаких результатов.
— Но это сделал не он! — воскликнул Тойер. — У него твердое алиби в «Компаньоне» — и поэтому…
— Ну?
Тойер видел все как картину, озаренную тёрнеровским светом. Вид на Гейдельберг, открывающийся ночью с плотины. Маленький Вилли, который понял, что щеголеватый юнец водит его за нос. Рядом с ним стояла Валькирия, вдвое выше серого карлика. Он посвящал ее в свои секреты.
— В картинах времена сосуществуют рядом, — проговорил комиссар и поднялся, как слепой, который вслушивается в шорох многообещающей лотереи. — Он вызвал ее на плотину, чтобы объяснить ей, как она позволила себя провести. И тогда, узнав об этом, она хватает маленького мужичонку и швыряет его в воду. Ее ненависть, по-видимому, безгранична — после лондонской истории еще одна ошибочная экспертиза может ее прихлопнуть навсегда. И она просто не верит. Едва карлик утонул, утонули и его слова. Тот, кто хочет ей зла, зашел в этом слишком далеко, слишком далеко. Теперь она может идти лишь вперед. Но на картине маячит и Зундерманн. Я вижу, как он идет к вилле профессорши, с другого берега он кажется совсем крошечным. Он знает, что она примет картину за подлинник, совершенно уверен в этом, иначе бы и не затевал ничего. Она порвала его магистерскую диссертацию и теперь должна что-то для него сделать. Немножко «би» никогда не повредит, и его забавляет, когда немолодые люди превращаются в свиней… С его помощью…
Хорнунг с сомнением взирала на него.
— Только что я мыслил как художник, — сдержанно извинился Тойер. — Теперь я возвращаюсь назад, к языку слов.
— Мило с твоей стороны.
— Возвращаюсь назад, — мечтательно повторил он. — Возможно, я действительно возвращаюсь назад. Вот только куда? — Он ожидал, что увидит что-то желтое, но видел лишь Гейдельберг с плотины. В неверном свете ночных огней.
На следующее утро, явившись на службу, Тойер мог уже более внятно сформулировать свои соображения. Пришла Ильдирим, присутствовала и Хорнунг, хотя ужасно стеснялась.
— Одна из наших последних проблем — заключение из Лондона. Пока те медлят, Обердорфша может окопаться за таким бруствером. Да она скорей согласится предстать перед миром убийцей, чем усомнится в Зундерманне. Поэтому моя приятельница выразила готовность слетать в Лондон и там еще раз поговорить с экспертами. Ведь лучше нее никто не сумеет рассказать британцам про наши местные тень и свет.
Каждый раз, когда речь шла об открытии, сделанном Хорнунг, в комнате ощущалась некоторая неловкость.
— Лейдиг, мне нужна увеличенная копия картины из «РНЦ», лучшая из лучших. Возможно, в газете есть и другие снимки этой картины. Как это мы, олухи, раньше не сообразили.
Этот упрек был настолько справедлив, что все промолчали.
Смачно и твердо Тойер повторил еще раз:
— Ну что же мы за олухи! Вы — нет, фрау Ильдирим… Хафнер, — продолжал затем сыщик, — в скором времени мы получим поддержку от Мангейма… — Он игнорировал фырканье Ильдирим. — Но до этого мне нужно, чтобы ты немножко потоптался возле Зундерманна. Может, проглядишь его почту…
— Минуточку, — вмешалась Ильдирим. — В конце концов, существуют законы.
— Нет-нет, он не будет читать письма, — солгал старший гаупткомиссар, который постепенно входил в свою обычную роль. — Меня интересуют лишь отправители.
— Из машины я едва ли их прочту.
Тойер схватил за нос ошеломленного комиссара:
— Тогда ты выйдешь из машины. — Он отпустил его и воскликнул: — Хафнер, все ясно? Нагони на мальчика страху.
— Слушаюсь!
Внезапно Тойер вспомнил трех парней в черных кожаных куртках. Он услышал их шаги, увидел нож, в памяти всплыл звериный хрип Дункана…
