— Пусть идет с нами.
Дима пошел первым, а солдаты потащили за собой пленного мимо обугленных остатков людей и автомобилей. Лестница была погружена во тьму. Они так и не успели отключить здесь электричество, и авария, скорее всего, произошла в результате пожара. Дима махнул Грегорину, и тот беззвучно поднялся по ступеням, затем поманил за собой Диму. Перед ними была стальная дверь без ручки и без глазка. Грегорин снял шлем, прижал ухо к двери, затем сделал знак — растопырил пять пальцев, потом еще раз пять.
Дима жестами приказал остальным подниматься. Когда все собрались на лестничной площадке, Дима несколько раз выстрелил в дверной косяк из снайперской винтовки, затем приставил дуло к петлям и выстрелил еще раз. Образовалась щель, он еще раз выстрелил, направив дуло вверх, и подождал. Тишина. Дима заглянул в щель. Грегорин оказался прав. Здесь укрылись по меньшей мере десять человек, большинство — в какой-то форме, трое — в одном нижнем белье. Должно быть, когда началась атака, они спали.
— На пол, лицом вниз! — рявкнул Дима на фарси. — Ноги-руки раздвинуть, чтобы я их видел. Там внизу сотня трупов. Вы будете делать то, что я скажу, иначе присоединитесь к ним.
Он приставил раскаленное дуло винтовки к виску одного из людей в белье. Тот дернулся.
— Где Кафаров?
— Уехал.
— Атомная бомба?
Человек не ответил. Все оказалось напрасно. Столько усилий, разведка, планирование — и все зря. Дима почувствовал, что остатки терпения покидают его.
— Нет, нет, пожалуйста!
Он спустил курок, но, перед тем как выстрелить, слегка отвел дуло в сторону. Человек рухнул на бок, и остатки его уха соскользнули на пол, залив кровью лицо.
— Так, хорошо. Ты меня слушаешь, тварь? Я перестреляю всех в этой комнате, если не получу ответов на вопросы. Старший по званию, поднять руку. Быстро!
Человек с седыми волосами поднял голову и встретился взглядом с Димой. Тот наклонился, схватил человека за шиворот и рывком поставил на ноги.
— Остальные, пошли вон отсюда, убирайте трупы, ищите живых. Вперед!
Пленные начали подниматься, и Кролль вытолкал их на лестницу.
Дима обернулся к человеку с седыми волосами, который беспомощно улыбался.
— Товарищ Маяковский?
17
Раджа Амирасани, бывший полковник Иранской Революционной Гвардии и ученик Димы, стоял перед ним. Комнатка была тесной, и все равно бывший протеже показался Диме странно маленьким. Оставив Грегорина охранять вход, он закрыл дверь. Они остались наедине. Раджа подошел было к нему, чтобы обнять, но Дима оттолкнул его. После сегодняшней кровавой бани даже знакомое лицо было ему отвратительно. Он был охвачен гневом, раздражением, подозрениями и, что было хуже всего, чувством собственного бессилия. Как получилось, что он участвует во всем этом?
Раджа рухнул на какой-то стул и остался сидеть, опершись локтями о колени; слезы текли у него по щекам. Он был лучшим учеником Димы, прирожденным лидером; ему удалось произвести благоприятное впечатление на своих хозяев преданностью делу революции, и в то же время он был не лишен человечности. Но сейчас он выглядел побежденным.
— Кафаров уехал.
Значит, он все-таки был здесь. По крайней мере, часть сведений оказалась верной.
— Вы его отпустили?
Раджа поднял голову; на его лице отразилось недоумение.
— Он был здесь. Вы держали его в плену, так?
Иранец нахмурился:
— В плену? Зачем нам это? Он приехал сюда, чтобы встретиться с Аль-Баширом.
— Он приехал добровольно?
— Конечно.
Да, с данными Палева что-то было определенно не так.
— И Аль-Башир тоже собирается сюда приехать?
— Собирался. Но планы изменились.
— Наш вертолет сбили ракетой. Значит, кто-то знал о том, что мы придем?
— Бог свидетель, понятия не имею. Кафаров уехал три часа назад, очень торопился. Ничего не объяснил. Мы позвонили людям Аль-Башира. Нам сказали, что место встречи изменилось. Но нас никто не предупредил.
— И куда он поехал?
Пленный пожал плечами и вздохнул:
— Нам сюда привезли весь этот сброд. — Он махнул в сторону окна, на площадь, усеянную трупами. — Приказали устроить представление с участием местных, показать, что они нам преданы. Командир гарнизона… мне приказали…
— Публично казнить его.
Раджа еще раз вздохнул и покачал головой:
— Я много чего насмотрелся в своей стране… В семидесятые мы стремились освободиться от власти шаха… После революции стало еще хуже, и мы снова начали бороться за свободу. Но это…
— А что ты знаешь об оружии Кафарова — об атомной бомбе?
— Впервые слышу, — покачал головой иранец.
Дима схватил его за подбородок и, приподняв голову, взглянул ему в глаза. Когда-то он считал этого человека своим другом. Но не сейчас.
— Ты говоришь, что ничего не знаешь о ядерном устройстве, которое привез с собой Кафаров? Только посмей солгать, клянусь, я убью тебя.
Раджа взглянул Диме в глаза, и тот понял, что он не лжет.
— Прошу, поверь мне, Аль-Башир ни с кем не делится своими планами — только с ближайшим окружением. Раньше я считал, что он — наш спаситель. Но сейчас… — Раджа испустил долгий, обреченный вздох.
Гнев Димы немного утих. Это все меняло. Операция провалилась. Палев их подвел. Столько солдат погибло…
Раджа поднял руки:
— Иностранное влияние.
— Что это значит?
— Дима, ты учил нас уважать себя, прислушиваться к своим инстинктам… Эта страна погружается в безумие. Аль-Башир выпустил джинна из бутылки.
— Как именно?
Раджа покачал головой:
— Он хочет отомстить. Отомстить всему миру за то, что, как он утверждает, сделали с нашей страной. Даже если он не увидит последствия этой мести. Вот почему он только и думает об оружии — о портативных устройствах. — Он схватил Диму за руку. — Уходите отсюда, пока не поздно. Вертолеты ССО уже в воздухе.
— Сколько у нас осталось?
— Тридцать минут, самое большее — пятьдесят.
Дима вгляделся в лицо своего бывшего ученика, быстро обнял его и вышел из комнаты, забрав с собой Грегорина.
— Бросайте поиски: мы уходим.
18
Передовая оперативная база «Спартак», Курдистан, Ирак
Блэк всегда начинал свои письма с обращения «Дорогие мама и папа», но отправлял матери. Только в этом случае он был уверен, что их прочтут. Именно она вела хозяйство, вскрывала конверты со счетами, улаживала дела. Сначала он писал отцу и матери отдельно, но однажды, находясь в отпуске, включил компьютер, заглянул в почтовый ящик отца и обнаружил свои письма непрочитанными. Он никому не сказал о своем открытии, вообще не стал говорить о письмах — как всегда, молчал обо всем, что касалось отца.
