Я ничего не мог сделать, кроме того, как направлять машину направо и до отказа жать на педаль.
К тому времени, когда мы достигли перекрестка, у нашего двигателя было состояние, близкое к остановке сердца. Фары какого-то фургона светились справа от нас, на расстоянии около четырехсот метров.
Я вновь почувствовал капли слюны на лице, когда Чарли начал выкрикивать:
— Продолжай ехать, дружище, ну давай же!
Мотор снова проскрипел, когда мы начали подниматься в гору. Подъем не был слишком крутым, но для нашей машинки он однозначно был достаточно крут.
Нас так и подбрасывало в машине, когда я выкручивал руль то влево, то вправо, объезжая рытвины на дороге.
— Вот так, дружище. Продолжай ехать…
Еще одна пара фар доехала до перекрестка и свернула вслед за нами. Им не понадобилось много времени, чтоб подобраться к нам поближе.
Огни лагеря Российской Федерации были менее чем в километре от нас. Я всеми силами старался увеличить число оборотов этой чертовой машины, а мое лицо было практически прижато к лобовому стеклу в попытках разглядеть что-нибудь на этой долбаной дороге.
Чарли следил за дорогой позади нас.
— Они скоро будут от нас на расстоянии вытянутой руки. Продолжай жать на педаль.
Как будто мне нужно об этом говорить.
Скорость четвертая. Движок скрежетал.
Прожекторное освещение русских неумолимо приближалось, и подъем становился все круче и круче.
Наша скорость упала до третьей. Затем еще ниже.
Вторая скорость.
— Это «паджеро», Ник! Это наверняка Бастард!
Как только он это сказал, фары задней машины осветили весь салон «лады», и мы получили первый толчок. Хотя это, собственно говоря, помогло нам разогнаться.
— Это Бастард? Ты уверен?
Чарли все еще крутился на своем сиденье.
— Да откуда я могу знать? Просто жми на педаль!
Еще один толчок сзади. Еще один порыв вперед. Если это был Бастард, может, они обойдутся без вертолетов на этот раз. Ведь вертолеты поднимали из-за дежурной машины, а не из-за его личного дерьма.
До русских было уже недалеко, может, около четырехсот метров.
Следующий удар был сбоку, возле заднего сиденья. Заднюю часть «лады» занесло вправо. Все, что мне удавалось, это удерживать передние колеса прямо и держать ногу прижатой к полу.
Задняя часть нашей машины двигалась, как рыбий хвост, а я крутил баранку, словно лунатик.
— Он отступает, Ник! Он отступает! Ты молодчина, дружище. Просто держи эти чертовы колеса прямо.
Мы подъезжали к границе русского лагеря.
Я посмотрел в боковое зеркало. Чарли был прав, он действительно отступал. Кто бы это ни был, он отказался от задуманного. Чарли еще раз проверил заднюю часть дороги, а потом сел и расслабился на своем месте.
Флаг Российской Федерации развевался в свете прожекторов над главными воротами лагеря. Четверо охранников стояли на своем сторожевом посту, и они уже готовились встретить нас традиционным русским приветствием. Они были в камуфляже и шлемах, пистолеты висели у них через грудь. Они смотрели на нас с определенной долей замешательства, когда мы весело помахали им рукой.
— Может, нам стоит остановиться? — смеясь, спросил Чарли. — Может, кто-нибудь из этих ребят захочет купить у нас эту машину?
— Можешь оставить ее им в своем завещании, ты, старый дурак. — Огни обоих лагерей исчезли в темноте, и мы спустились в долину. — Чем быстрее я тебя доставлю домой, тем будет лучше.
Глава четвертая
Понедельник, 2 мая
Ряд такси возле терминала почти не сдвинулся за тот час, что прошел после рассвета. Когда один автомобиль все-таки выехал из ряда, водители других такси даже не стали заводить моторы и перемещаться поближе.
Я оставил машину у входа в терминал с другой стороны дороги. Я был за тремя садовыми сараями, сидел на бетоне среди переполненных мусорных баков и четырех заброшенных автобусов на небольшой автостоянке с множеством выбоин. Я хорошо слился с окружающей обстановкой: на мне была черная шерстяная шапка, которую я нашел в багажнике «лады», от которой исходил такой запах, будто ее несколько дней носила грязная ищейка. Ее длинные боковые части прикрывали часть моего лица.
Бело-голубые «пассаты» проезжали мимо каждые несколько минут, а одна прямо сейчас стояла у киоска. Два копа, сидевшие в ней, попивали кофе и курили.
Мы с Чарли пришли прямо к логову зверя, но у нас не было никакого другого выхода. Единственный наш шанс достать кассеты и бумаги — это попасть в дежурную машину. Было лишь два места, в которых она наверняка останавливалась во время полетов — лагерь и аэропорт.
Мы могли бы попытаться остановить ее на дороге, но стандартный порядок действий для армейских автомобилей обычно не разрешал им останавливаться — и после того фокуса, что мы проделали вчера, каждый водитель будет в полной боевой готовности. Вариант с угоном, вне всякого сомнения, оставался для нас единственным; вместо перекрытой дороги нам требовался чистый участок пути. Наш тактический план не был идеален, но это наш единственный план.
Я посмотрел на часы. Время только перевалило за восемь. Чарли хромающей походкой десять минут назад направился к терминалу, чтоб занять свою позицию. На него возлагалась большая часть работы: я не мог светиться, поскольку меня могли узнать.
План был прост: фургон подъезжает, чтоб кого-то высадить или, наоборот, кого-то забрать; Чарли видит его сквозь стекло, выходит, садится в фургон и приезжает за мной на автостоянку; я запрыгиваю к нему, и мы направляемся к границе. В этот раз ему придется не только отдать целую кучу приказов, но и положиться на свое оружие. У него был небольшой девятимиллиметровый «Макаров», похожий на тот, который Джеймс Бонд засовывал в свой смокинг.
Если предположить, что никаких задержек не будет, то все международные рейсы приходились на середину дня. Если Бастард улетит одним из них, для нас это будет определенным бонусом, даже в том случае, если «лэндровер» не появится.
Мы перебрали в голове миллион «что, если». Что, если он появится раньше «лэндровера»? Тогда нам придется задержать его и использовать для того, чтоб достать наше имущество. Что, если он появится после «лэндровера»? Ну, тогда мы уже не узнаем ответ, потому что нас здесь уже не будет, — если только Чарли не узнает, каким рейсом он собирался лететь.
В общем все сводилось к тому, что нам придется принять ситуацию такой, какой она сложится, — в противном случае нам придется торчать здесь еще неделю до следующей среды. Да пошло оно все, нужно просто сделать дело и убираться отсюда.
Мой револьвер тоже был русским и выглядел так, будто он прошел через Крымскую войну. Тем не менее он очень поднимал мне настроение. Если принять во внимание детали нашего плана, только он и мог меня спасти.
