Однажды этот рассеянный чародей задумал
набрать первой росы для какого-то зелья, но упустил из виду, что Борей в это
время суток обычно находится в полутора километрах над Скалистым Хребтом.
Стража у ворот отсутствовала, сами ворота были по небрежности открыты, и никто
не помешал магистру совершить свой последний в жизни затяжной прыжок. Возможно,
он успел бы еще произнести левитационное заклинание, ибо магам воздушной стихии
не нужны метлы или пылесосы, но его энергетический амулет оказался почти
разряжен, а крылатые сандалии, промоченные вчера в крокодиловых слезах, были на
просушке и меланхолично трепетали крылышками, пришпиленные прищепками к веревке
в Облачной Лаборатории.
В результате Шурасино, как самый способный
ученик магистра, получил его прежнюю должность, его амулет и несколько тысяч
полотняных мешочков, составлявших все магические запасы его предшественника.
При осмотре обнаружилось, что в треть мешочков по рассеянности насыпано совсем
не то, что значилось на ярлычке, содержимое же оставшихся двух третей
основательно заплесневело. Амулет Шурасино поспешил зарядить, от подозрительных
же мешочков по возможности избавился, вытряхнув их прямо в окошко Облачной
Лаборатории.
Левитационная замазка пока была самым
ответственным заданием юного мага, и он, разумеется, из кожи вон лез, чтобы все
получилось. К концу вторых суток работы, когда Шурасино держался на ногах в
основном потому, что упасть в колоссальных размеров кипящий котел, над которым
он ходил по широкой доске, было бы гораздо менее мудро, белая глина перестала
бурлить и загустела. Котел окутался ровным сиреневым сиянием. Пар от выкипающей
воды, прежде ведущий себя как самый обычный пар, стал складываться в руны.
И вот тогда-то Шурасино понял, что левитационная
замазка вот-вот отвердеет и нужно срочно вызывать духов эфира. Он зажал в руке
большой амулет с двумя крупными опалами и произнес заклинание:
– Эфирус дельфиум тульсиит наркози!
И вот тогда-то и начались главные
неприятности.
Духи появились сразу. Это были маленькие,
пухлые, очень бойкие существа, точно вылепленные наспех из кучевых облаков. Их
круглые мягкие лица не имели ни формы, ни индивидуальности и принимали черты
того, кто их вызвал. Вот и теперь вокруг Шурасино кружились несколько десятков
его миниатюрных копий. И не в первый уже раз он поймал себя на мысли, что
крайне недоволен собственной внешностью. Нос казался ему слишком длинным, лоб
чрезмерно широким, а подбородок, напротив, маленьким и незначительным.
Духи эфира носились вокруг Шурасино с
нарастающим раздражением. Их позаимствованные у него же острые комариные носики
фехтовальными выпадами пронзали пространство. Юный магистр спохватился, что еще
немного – и нетерпеливые духи столкнут его в котел. Эфирники имели репутацию
потусторонних существ, которых нельзя было вызывать просто так, не имея для них
сложного поручения. Последствия могли быть самыми непредсказуемыми.
– Эй вы, бездельники! Взяли котел и марш
замазывать башню третьей пикирующей крепости! Чтоб ни одной щели не осталось! А
потом вернетесь сюда! – велел Шурасино, заранее зная, что будет ругаться
даже в том случае, если духи эфира сделают все первосортно.
Хвалить духов эфира было строго запрещено. У
того, кто имел бы глупость это сделать, они немедленно потребовали бы вознаграждения,
весьма экзотического, скажем, в виде его последнего дыхания. Причем отказались
бы ждать до старости и получили бы его немедленно. С терпением у них всегда
было неважно.
Едва услышав приказ, духи эфира подхватили
тяжелый котел и умчались. Шурасино еле-еле успел спрыгнуть с доски.
«Теперь главное не спать и не прозевать, когда
они вернутся!» – напомнил себе Шурасино, зевая и барахтаясь в цепких объятиях
соблазна. Он отлично знал, чем это чревато, если он сейчас заснет.
Молодой магистр сел за низенький мраморный
столик и, переставляя резные фигуры, стал играть сам с собой в шахматы –
любимую игру всех волшебников. Правда, это были особые шахматы. Фигуры здесь
ходили по собственной воле, не дожидаясь своей очереди и лишь прислушиваясь к
пожеланиям Шурасино, но далеко не всегда следуя им. Да и противоборствующих
сторон тут было не две, а четыре.
Вот фиолетовые, мощные, приземистые, точно
ушедшие в доску фигуры – маги земли со столицей в Арапсе. А вот и их изнеженный
повелитель – последний герцог Дю Билль. Точная копия настоящего герцога в
громадном кружевном воротнике и куцем костюмчике с крупными изумрудами. Вот
только сам он не больше чайной ложки… С другой стороны доски маги огня из
Пламмельбурга – Бэр III, царица Нуи, их варварские легионы с огненными мечами и
огнедышащие, подвижные, точно отлитые из ртути драконы… Вот Царство Воды со
слонами-кентаврами и водными ящерами, а вот воздушные маги Борея, пешки которых
висят в воздухе, точно пикирующие крепости.
Когда-то на месте Четырех Царств существовала единая
могущественная империя, однако теперь разрозненные ее части с увлечением
отгрызали друг у друга земли, области и даже отдельные деревеньки, порой
заключая кратковременные союзы и перемирия. Огонь с землей против воды и
воздуха, земля против воздуха и воды, огонь против всех и огонь в союзе с
водой… Дикие и несочетаемые комбинации для астрала, но вполне реальные в
обыденной жизни царств. Тщетно маги прибегали к своим стихиям и разрабатывали
все новые цепочки грозных заклинаний. Ни одно не имело достаточно сил, чтобы
покорить остальные три и вновь собрать империю.
Вот и теперь Шурасино не без интереса
наблюдал, как драконы водного царства косят кипящими струями и гремучим паром
пешки магов земли, не замечая, что синие у них за спиной незаметно договорились
с белыми и к драконам вкрадчиво подбирается белая королева – сам великий и
непобедимый воздушный град Борей…
«А, вот оно как! Я почему-то так и полагал,
что мы вступим в союз с магами Арапса!» – зевая, подумал Шурасино.
Внезапно за громадным витражным стеклом – в
Царстве Воздуха обожали витражи – что-то мелькнуло. Шурасино готов был
поклясться, что это силуэт огромной белой птицы с раскинутыми крыльями,
стремительно упавшей на Борей сверху. В следующий миг витраж разлетелся
вдребезги. На полу среди осколков стекла застыл большой краб. Шурасино
посмотрел вначале на него, а затем вновь уставился в окно. Птица исчезла.
Шурасино осторожно присел рядом с крабом на корточки и потрогал его пальцем.
Краб не шевелился. Но он не был мертв. Не может быть мертвым тот, кто никогда
не был живым.
«Странное развлечение у птички! Разбивать
стекла крабами с мелкими бриллиантами на клешнях и рубиновыми глазами», –
подумал Шурасино и подозрительно покосился на свой амулет. Обычно тот чутко
подмечал малейшие изменения магического поля. Однако теперь украшавшие его
опалы оставались тусклыми. Подняв краба, Шурасино оглядел его со всех сторон.
Клейма мастера ни на животе, ни на спине он не обнаружил. Однако к мастерским
Борея это изделие точно не имело никакого отношения.
