Глава 4
Голова как элемент декора
Там, где встречались и сливались две лесные
речушки, был небольшой островок. За века его бы давно размыло, если бы не
державшие его корни огромных ив. В широкой своей части остров был уже подтоплен
и отрезан от основного леса болотом. В солнечные дни с его дна поднимались
пузырьки с запахом тухлых яиц.
История этого зауряднейшего из болот едва ли
попала бы в нашу книгу, если бы одним июньским днем в него с громким всплеском
не обрушилось бы что-то. Всплеск потревожил старую выпь и утиный выводок,
который, едва не выпрыгивая из воды от ужаса, метнулся сквозь камыши в главное
русло.
Рябь еще не улеглась, когда на берег выбралась
смуглая девушка лет шестнадцати, крайне недовольная, что ей довелось побывать в
болоте. Ощутив под ногами твердую землю, она без воодушевления посмотрела на
облепленные коричневой жижей джинсы. Затем перевела удивленный взгляд на забрызганный
большущий футляр, который, сама того не замечая, тащила с собой.
Именно в эту минуту девушка поняла, что не
только представления не имеет, что находится внутри футляра, но и не помнит,
как ее угораздило оказаться в болоте. Наиболее вероятным было, что она
материализовалась в воздухе на некоторой высоте от земли. В этом случае болоту
еще нужно было сказать спасибо, что оно не позволило ей переломать ноги.
– Ну и куда это меня занесло? И… и кого
меня? Кто я вообще такая? – пробурчала обладательница футляра.
Она попыталась вспомнить хотя бы свое имя, но
голова странным образом заныла. Все, что она знала о себе и о мире, словно
находилось в сплошном свинцовом шаре, куда не было доступа. Тогда она не то
чтобы сдалась, но на время отступила, стараясь не думать ни о чем запретном.
Вместо этого она опустилась на корточки рядом с футляром и стерла с замка
грязь. Замок открылся с негромким щелчком. Внутри лежал большой струнный
инструмент и рядом с ним смычок. «И как это называется? Виолончель? Большая скрипка?
Контрабас?» Девушка почему-то была уверена, что никогда не видела этот
инструмент прежде. Или видела? «Хотя какая разница?» – подумала она, осторожно
трогая пальцем крайнюю струну. Струна слегка завибрировала.
– Jucunda memoria est praeteritorum malorum
[2], –
проскрипел чей-то голос.
– Чего-чего? – быстро переспросила
девушка, оборачиваясь и пытаясь понять, кто говорит с ней.
– Неважно. Все равно не поймешь.
– А что я пойму?
– М-дээ… Это вопрос философский.
Возможность понимания определяется способностью к пониманию. Jam proximus ardet
Ucalegon
[3], как
выражался коллега Вергилий… А посему живи в убожестве и пороке.
Девушка наконец обнаружила, откуда шел голос.
Она увидела не то талисман, не то большую медаль, висевшую у нее на шее.
Позолота с медали местами облезла, но медаль вполне утешилась тем, что обросла
в этих местах рыжеватой ржавчиной.
– Может, ты хотя бы пояснишь, кто я
такая? – спросила она.
– Ты homo liber!
[4]
И поверь, это все, что тебе стоит
знать… Все остальные характеристики только затуманивают смысл! – с
апломбом заявила медаль.
– Значит, ты больше ничего мне не
скажешь?
– Нет!
– Ага, я так почему-то и подумала. Тогда
нам придется распрощаться, – сказала девушка.
Она сняла с шеи медаль и начала раскручивать
ее на ленте, примериваясь в центр болота.
– Эй, стой! Я все, что у тебя есть! Ты
делаешь большую глупость! Без меня ты никогда не вспомнишь! Только я знаю твое
имя! – нагреваясь от ответственности, завопила медаль.
– А подробнее?
– Перестань меня вертеть! Тьфу… все
кружится. Так и быть, ты Татьяна Гроттер! Единственная, кто не имеет двойника в
этом отражении.
Хозяйка медали задумалась. Это имя ей ни о чем
не говорило.
– Татьяна Гроттер? Что за нелепая
фамилия! Ты уверена, что ничего не путаешь? Может, я какая-нибудь другая
Татьяна? – проворчала она.
Медаль высокомерно промолчала.
– Ладно, пускай я Гроттер. Но зачем я
здесь? И ты кто такой… такое? – спросила Таня, неохотно принимая разумом
свою фамилию, ибо это было единственное, что она о себе знала теперь.
– Я vitae magister!
[5]
А зачем ты здесь – поймешь в свой час.
– А ты-то сама знаешь?
– Скажем так, я догадываюсь. И эта
догадка меня сильно тревожит… А теперь можешь выбросить меня – все равно я
сейчас не скажу больше! – туманно ответила медаль и, воздерживаясь от
дальнейших пояснений, замолчала.
Таня потрясла ее немного, но, не добившись
толка, оставила в покое, преодолев соблазн запузырить подальше в болото. В
конце концов, только медаль могла рассказать ей о прошлом.
В воздухе зудели комары. Подобрав футляр, Таня
пошла вверх по течению, где речка еще не вливалась в болото. Места были глухие.
Мелколесье перемежалось с небольшими участками довольно приличного бора.
Человеческое присутствие угадывалось разве что по редким зарубкам на деревьях и
встретившемуся пню, имевшему ровный спил.
Тяжелый футляр, который она с чувством долга
тащила с собой, то увлеченно бил ее по коленям, то, наскучив проверять коленный
рефлекс, застревал между молодыми стволами. Засохшая болотная жижа, облеплявшая
ее с ног до головы, наводила Таню на мысль, что она похожа на странствующую
кикимору. Примерно через час она поняла, что с нее уже хватит. Лес и не думал
кончаться, речушка петляла, а путешествие принимало характер дурной
бесконечности.
Неожиданно лес расступился. Таня увидела
ровный участок берега с хорошим подходом к реке. Это было отличное место, чтобы
искупаться, привести себя в порядок и раз и навсегда утратить сходство со
странствующей кикиморой. Оглядевшись, Таня быстро сбросила грязную одежду,
попрыгала, согреваясь, и, оставив лишь медаль на ленте, стала заходить в воду.
