– А теперь можешь меня обнять и
поцеловать, – распорядилась она. – Только учти – тебе придется
расстроить свою помолвку и жениться на мне. Я девушка глубоко порядочная,
имеющая абонемент в загс. Ну, чего ты застыл как истукан? Ты меня не узна…
Гробулия осеклась. В глазах у принца появилось
неприкрытое злорадство. Не похоже было, что превращение страшной царицы в
симпатичную фрейлину оказалось для него такой уж неожиданностью.
– О, как я тебя поцелую! Тебя так
страстно никто еще не целовал! – пообещал принц Форн.
Он протянул руку и одним движением, точно
перчатку с руки, сдернул с себя магический лик. Гробулия узнала Эйду Сирос.
Проклятая Эйда точно так же, как и она, применяла маскирующую магию.
– Вы слышали: она произнесла слово
«загс»! – с ужасом воскликнула Эйда. – Никогда не слышала такого
слова!
– Магия вуду чистейшей воды!.. –
произнес чей-то голос, показавшийся Гробулии знакомым.
– Что я говорила, Ваше Величество! Я ей
никогда не доверяла! Я заметила, как она подала принцу знак! – продолжала
Эйда с тем чистым восторгом, который люди испытывают, когда делают кому-то
гадость.
Гробулия нервно обернулась. За ее спиной,
сдернув невидимые плащи, поочередно возникли царь Бэр III с охраной, царица Нуи
и принцесса Августа, кислая как лимон и раздраженная, как болотный хмырь.
– Блин! Я давала представление перед
слишком большим количеством зрителей! И хоть бы один купил билет! – тихо
сказала себе Гробулия. Она поняла уже, что не просто вляпалась, но увязла по
самую макушку.
– Неблагодарная тварь! Ты чуть не увела у
меня моего лапусика! А еще называла его уродом, змея! – прошипела
принцесса Августа. – Как хорошо, что папуля послушался Эйду и перевел
принца Форна в другие покои!
– Ты разочаровала нас, Гробулия!
Разумеется, твоя карьера при дворе закончена… Ты больше не фрейлина. И вообще,
как бы поточнее выразиться, ты уже больше никто… – как всегда мягко и
туманно, изрек Бэр.
Он обернулся к магцарям и коротко приказал:
– Увести!
– И казнить! – подытожила царица
Нуи.
Магцари вопросительно оглянулись на царя Бэра.
Тот грустно кивнул:
– На этот раз «да». Девчонка зашла
слишком далеко. Приказ мы передадим начальнику стражи. Ты не продиктуешь,
дорогая? Что-то у меня последнее время как-то паршиво с приказами по царству.
– Разумеется. Я изобрету для нее
какую-нибудь миленькую казнь, – кровожадно пообещала царица Нуи.
Эйда Сирос противно захихикала.
– Правильно делаешь, что хихикаешь. С
твоими зубами не смеются! – осадила ее Гробулия, жалея, что не может пнуть
Эйду в коленную чашечку. – А ты, Августа, присматривай за Форном. Он хорош
гусь, уж я-то вижу! Ему хоть на чучело юбку надень, он его до дыр зацелует…
Всем пока! Мальчики, не отставать! Девочка пошла казниться!
Магцари сомкнулись вокруг Склеппи и повели.
– А все-таки последнее слово осталось за
мной! – сказала она, спускаясь по винтовой лестнице.
– Топай, топай! Приговоренным к смерти
запрещается болтать, – произнес пожилой магцарь, подталкивая ее в спину
рукоятью секиры.
«Вот я и допрыгалась. Даже Нипухус не
помог», – грустно подумала Склеппи.
* * *
«Тяжелая дверь темницы захлопнулась с тем
звуком, с которым топор опускается на плаху. Девушка стояла неподвижно,
оглушенная свалившимся на нее несчастьем. Ее глаза постепенно привыкали к
полумраку».
Так написали бы в средненьком приключенческом
романе, который охотно прибегает к помощи его величества трафарета. Но, увы, в
нашем случае все произошло иначе. Реальная жизнь обладает значительно большим
запасом деталей и мелких нелепостей, которые превращают любое банальное
действие в неповторимое.
Прежде чем втолкнуть Гробулию в камеру,
магцарям долго пришлось разыскивать запропастившегося куда-то мага-тюремщика.
Некогда он был царским астрологом, но был переведен в тюремщики за ошибочные
предсказания, привычку регулярно выходить в астрал, любовь к травке-забавке и,
главное, за неделикатное обращение с болонками Ее Величества.
Наконец тюремщик был обнаружен в пыточной,
мирно спящим на новом войлоке под блоком абсолютной истины, как возвышенно
именовал дыбу романтик Бэр III. Когда тюремщика растолкали, обнаружилось, что
он находится в том исключительном состоянии, когда небо кажется жидким, на полу
мерещатся зубастые звезды, а запахи становятся квадратными и норовят ввинтиться
в ноздри через уши. Растолкавшие его маги предстали перед беднягой в обличье
всадников ада, явившихся за его душой, и он дико заорал, отмахиваясь от них
клещами.
Лишь пару минут спустя он разобрался, что к
чему, и поутих. Даже при том, что коварные предметы принимали обличье друг
друга, тюремщик сумел быстро разобраться с ключами и открыть камеру. Гробулию
втолкнули внутрь. Дверь захлопнулась, но не со звуком топора, а со звуком, с
которым захлопываются все без исключения двери, окованные железом.
– Надолго к нам? – спросил тюремщик.
– Да нет. Утром казнят, – ответил
один из магцарей.
– А… Ну тогда одеяло можно не давать. И
на полу поспит, – сказал бывший астролог и, позванивая ключами, удалился
на негнущихся ногах досматривать абсурдные сны.
Склеппи осмотрелась. Камера была тесной,
узкой, с длинным зарешеченным окном, в которое даже кошку можно было просунуть,
лишь распилив ее предварительно лобзиком. О том же, чтобы покинуть тюрьму с
помощью магии, не приходилось и мечтать. В царстве, где большая часть населения
обладала магическим даром, стены тюрем строились с блокировкой возможного
проникновения.
Гробулия потрясла решетку, которая обожгла ей
ладони красноватым ворожейным сиянием, бессильно пнула стену и уставилась на
прямоугольник неба с выпуклым лунным глазом. Только сейчас до Склеппи в полной
мере дошла мысль, что завтра ее не будет.
– Вот уж правду говорят: все беды от
мужиков! – проворчала она.
Внезапно у нее за спиной послышался не то
скрипучий смех, не то кашель. Склеппи торопливо обернулась. До сих пор она была
убеждена, что одна в темнице, но теперь разглядела в углу нечто похожее на…
Пытаясь отыскать подходящее сравнение, Гробулия оказалась в непростом
положении. Со сравнениями в данном случае было совсем туго. Если ей это что-то
и напоминало, то разве что скомканную грязную простыню, которой наспех и без
всякого желания придали сходство с человеческой фигурой. «Даже мумия фараона и
та была бы симпатичнее», – подумала Склеппи.
