Этот браслет был ее проклятием, ее карой и
страхом. Был тем, что даже ночью, когда ты не помнишь о нем, заставляет сердце
пугливо замирать, а тело обливаться холодным потом. Обычный браслет, который
приковывал ее ко всем страхам этой жизни подобно наручникам. Все началось
триста сорок четыре дня назад, когда, не помня ровным счетом ничего, Склеппи
оказалась на окраине Пламмельбурга, в самом дурном и бандитском его районе, о
чем она, разумеется, не знала, поскольку впервые видела этот район, этот город
и даже свое отражение в луже. А собственное отражение, признаться, немало ее
удивило и даже порадовало, поскольку, даже утратив память, Гробулия сохранила
потребность быть броской и особенной. Серые мыши и моль пусть забиваются в свои
углы. На охоту вышла она – великолепная и неподражаемая… эй, как меня зовут?..
ну неважно! Я, просто я! Это звучит гордо и особенно.
Склеппи, появившаяся в этом мире неизвестно
откуда, была с волосами, покрашенными в немыслимый цвет, и в слишком короткой
по здешнему обычаю юбке, которая заставляла мужчин бросать на нее двусмысленные
взгляды, а женщин брезгливо плеваться. Причем что заставляло женщин плеваться,
так и оказалось невыясненным. Не плевались же они, когда видели свои
собственные, толстые, как колонны, ноги, сотрясавшиеся при каждом шаге словно
желе? Правда, ноги Склеппи были гораздо симпатичнее, что во много раз
увеличивало праведность их гнева.
Именно тогда, когда она решила подойти к
первому же прохожему и задать ему вопрос, где она, Гробулия впервые ощутила
обжигающую боль и познакомилась с браслетом. Он уже тогда был на ней. Широкий,
не из драгоценного, а из самого обычного металла, без узоров. По кисти он
скользил свободно. Это потом уже он начал сжиматься.
Снять его было невозможно. Это сразу причиняло
ужасные страдания. Казалось, огненные буквы отпечатываются не только на коже,
но и в мозгу, расплавляя его болью, с которой ничто не могло сравниться.
«ТЫ БУДЕШЬ ПОВИНОВАТЬСЯ! СНЯТЬ БРАСЛЕТ НЕ
ПЫТАЙСЯ. ЕГО МОЖНО НАДЕТЬ ТОЛЬКО ОДИН РАЗ. ТОТ, КТО СНИМЕТ ЕГО – ИСПЫТАЕТ
ЖУТКУЮ БОЛЬ. ПОТОМ БОЛЬ ПРОЙДЕТ, НО ЧЕРЕЗ ЧАС ОН УМРЕТ».
«Кто ты?» – с ужасом подумала Гробулия. Даже
не произнесла вслух, просто подумала. И, что было еще страшнее, сразу же
получила ответ.
Ее запястье вновь обожгло.
«НЕВАЖНО… НАЗЫВАЙ МЕНЯ АРИЙ… А ТЕПЕРЬ ИДИ И НЕ
ОСТАНАВЛИВАЙСЯ, ПОКА НЕ ОКАЖЕШЬСЯ ВО ДВОРЦЕ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЕБЕ ПРИЧИНИЛИ
ВРЕД. ПОКА НЕ ХОЧУ».
Больше Склеппи ничего не спрашивала. Лишний
вопрос – лишняя боль. Это Гробулия усвоила раз и навсегда.
И она послушалась. Что ей еще оставалось?
Преследуемая скользкими типами, делавшими ей скверные предложения, она добежала
до дворца и кинулась к магцырям, охранявшим ворота. Подозрительные личности
отстали, наблюдая издали. Магцыри хотели бесцеремонно вышвырнуть ее, ибо дворец
Его Величества Бэра III не то место, где шляются легкомысленно одетые девушки,
но Гробулия так завизжала, что на ее крик вышел начальник караула. И сразу же –
о удача! – узнал в ней фрейлину принцессы Гробулию Склеппи, исчезнувшую
день назад при невыясненных обстоятельствах. Вероятно, фрейлина была похищена,
но, кем и с какой целью, так и осталось неизвестным, поскольку Склеппи не
помнила ровным счетом ничего. Настолько, что даже перепутала царицу Нуи с
кухаркой. Но все же природная хватка взяла свое. Склеппи быстро заново освоила
придворный этикет и сблизилась с принцессой, которая и прежде ценила все
прелести – равно как и подводные камни – темперамента неунывающей Гробулии.
Теперь же Склеппи стала еще более яркой, еще более незаурядной – это признавали
все, у кого в голове было хотя бы на медный грош мозгов.
И все это время, все триста сорок четыре дня у
Склеппи хватало благоразумия прислушиваться к жутким приказам браслета. Даже к
самым странным приказам, например, выкопать ночью в саду тринадцать луковиц
черного тюльпана и в ночь полнолуния разложить их причудливой и зловещей
фигурой на лужайке с солнечными часами. Казалось бы, нелепая блажь, но наутро
оказалось, что в ту самую ночь на лужайке насмерть перегрызлись восемь царских
гончих, а пытавшийся разнять их псарь лишился пальцев на руке. Кто бы ни был
таинственный руководитель Склеппи и какие бы цели он ни преследовал, белым
магом его не назовешь, это точно.
Сколько раз Гробулия с ненавистью разглядывала
браслет, который иногда, следуя внутренней своей прихоти, менял форму. Порой он
становился узким и изящным, с мелкими колючими бриллиантами, или холодным и
тяжелым, из зеленого с прожилками камня, а иногда – дутым и золотым, поражая
даже любившую все броское Гробулию мещанской безвкусицей.
Не раз Склеппи казалось, что она может снять
браслет – просто сдернуть его с руки и быстро отбросить. В конце концов, это
был всего лишь браслет, побрякушка, хотя и магическая, – но стоило ей
только подумать об этом, как запястье начинало почти взрываться, а руку словно
глодали сотни злобных пираний, и Гробулия моментально вспоминала грозное
предупреждение. Вначале жуткая боль, а через час смерть. Проверять, верно ли это, –
желания у нее не было. Во всяком случае, в очевидности боли сомневаться не
приходилось.
«Может, я потому тогда и потеряла память, что
попыталась снять его?» – думала она с тревогой.
Но теперь Гробулия не собиралась торчать всю
ночь в комнате, что бы там браслет ни говорил. Принц крови, даже страшный как
обезьяна, был слишком лакомой добычей.
Придворный прием проходил по всем правилам
этикета и был до невозможности томителен. Несколько неожиданным был только его
финал. Царица Нуи вылила на голову царю Бэру разбавленное красное вино, назвав
его проклятым алкоголиком, а в принца Форна швырнула рябчиком, крикнув: «Кушай,
песик, пока мамочка добрая!»
После этого неприятного инцидента царицу Нуи
почтительно увели отдыхать. Она ушла без вопросов, почти добровольно, лишь в
дверях, неожиданно рванувшись, укусила за щеку зазевавшегося министра пошлин и
сборов.
Воспользовавшись суматохой, с полдюжины
придворных, в том числе и Склеппи, выскочили из зала, якобы сопровождая царицу,
и разбежались по своим делам. Гробулия же отправилась к себе, с тревогой
поглядывая на запястье.
– Ну уж нет! – одними губами
прошептала она, стараясь, чтобы браслет не засек ее мысли. – Если я
останусь в комнате, то лишь до второго караула. Понятно тебе?
Она ждала какой-то реакции, например, новой
боли, но ее не было, и Гробулия слегка успокоилась.
«Ерунда… – подумала Склеппи, закрывая за
собой дверь своей комнаты и отсылая служанку. – Это, конечно,
предупреждение, но не очень строгое… М-м-м… назовем его просто советом. Можно
ему следовать, а можно… хорошенько подумать. Как звучало предупреждение? «Не
встречайся сегодня с принцем». Так? Так! А после двенадцати ночи – это уже
завтра! Ну-с, что вы на это скажете?»
Браслет молчал. Склеппи довольно улыбнулась.
