Тонкое лезвие перочинного ножа деловито
потянулось к венам на Танином запястье. Но прежде чем Гуннио сделал надрез,
вновь зашуршал голос:
«ПОГОДИ! СТАРИК ДОЛЖЕН УВИДЕТЬ, КАК ЕГО ВНУЧКА
ПЛАТИТ ДОЛГИ. ПУСТЬ ОН САМ НАПЬЕТСЯ КРОВИ ВМЕСТЕ СО МНОЙ! ЭТО СДЕЛАЕТ
НЕВЫНОСИМОЙ ЕГО ЖИЗНЬ В ПОТУСТОРОННЕМ МИРЕ! БРОСЬТЕ В ЧАШУ ЕЕ МЕДАЛЬОН! НУ ЖЕ,
РАБЫ, СДЕЛАЙТЕ ЭТО, А ПОТОМ МЫ ПРИКОНЧИМ ОСТАЛЬНЫХ!»
– Давайте я брошу! Я хочу жить! Я все
сделаю, все! Я тоже раб! – ломким голосом крикнул Ягуни, не отрывая
пугливого взгляда от Гробулии, Урга и И-Вана, неподвижно лежащих на полу.
Он единственный держался пока в стороне и даже
не помогал И-Вану, когда тот боролся с Шурасино за нож.
– Ты? Ты? – не поверила Таня. –
Нет, только не ты!
Ягуни всем своим выразительным лицом
изобразил, что она задает дурацкий вопрос.
– Прости меня, папочка мой дедуся! Я
знаю, что виноват, но ты же все равно умрешь! Почему бы мне не спасти себя?
Стихиарий, почему ты молчишь? Я хочу жить! – сказал он.
Грязное полотенце колыхнулось с небрежным
превосходством.
«ТАК И БЫТЬ! ТЫ МНЕ НЕ НУЖЕН! НО… ГУННИО,
ПУСТЬ ОН ВОЗЬМЕТ МЕДАЛЬОН! ЭТО БУДЕТ ЕГО ПЛАТА ЗА ЖИЗНЬ!»
– Спасибо! Спасибо! – Ягуни
подскочил к Тане и решительно сорвал с нее медальон.
И-Ван, с трудом приподнявшись на локтях, с
презрением наблюдал за ним.
– Ты действительно хочешь это сделать? На
тебе же нет браслета! – с трудом выговорил он.
– Нет. Но я не хочу оставаться здесь! Не
хочу сдохнуть в этом гнилом лесу! Разве ты не слышишь, как тут пахнет
мертвечиной? – озираясь, нервно сказал Ягуни.
– Трус! – бросил И-Ван.
– Дурак! Прав тот, кто останется жив!
Живая собака лучше мертвого льва! – убежденно крикнул Ягуни.
Вид сломавшегося фокусника был жалок. Он
прижал руки к груди, точно боялся расстаться с медальоном. Слезы дрожали у него
на глазах.
«ДАВАЙ МЕДАЛЬОН!» – нетерпеливо произнес
Стихиарий.
Ягуни еще раз, словно борясь с собой, прижал
медальон к груди, а затем, шагнув, кинул его в чашу. Облезлый талисман дважды
звякнул, ударившись о дно.
«ТЕПЕРЬ ФЕОФИЛ УВИДИТ, К КАКОЙ МУКЕ ПРИГОВОРИЛ
СВОЮ ДЕВОЧКУ! МНЕ ЖЕ ПОРА ПОКИНУТЬ ЭТОТ МИР!»
– Постой! Только один вопрос! Зачем нужны
были пятеро? Зачем Гуннио, Шурасино, Ягуни, Гробулия? Зачем И-Ван? Неужели
нельзя было заманить и убить меня одну? Подослать ко мне убийцу, как в первый
раз! – крикнула Таня.
«С ЭТИМИ СТАРЫМИ ЗАКЛИНАНИЯМИ НЕ ВСЕ ТАК
ПРОСТО. ДУМАЕШЬ, ЗАЧЕМ МНЕ НУЖНЫ БЫЛИ ИМЕННО ЭТИ ЧЕТВЕРО? СМЕХ ЯГУНИ, СИЛА
ГУННИО, ТЕМПЕРАМЕНТ СКЛЕППИ, УМ ШУРАСИНО… НЕ ЭТО ЛИ ИХ СТЕРЖЕНЬ? ГЛАВНОЕ,
ВОКРУГ ЧЕГО СТРОИТСЯ ВЕСЬ ХАРАКТЕР? И ВСЕ ЧЕТВЕРО ИЗМЕНИЛИ ТЕБЕ, ДАВ ЭТИМ САМЫМ
МНЕ ВЕЛИКУЮ СИЛУ И ВОЗНАГРАДИВ МЕНЯ ЗА ГОДЫ ЗАТОЧЕНИЯ!»
Прозрачное полотенце метнулось к ботинкам, а
от них к белому пламени, зашипевшему при его приближении.
«ДАВАЙ, ГУННИО! ПЕРЕРЕЖЬ ЕЙ ВЕНЫ! КРОВИ!» –
крикнул Стихиарий.
Нож коснулся Таниного запястья, кольнул его,
но как-то неуверенно. Неожиданно Таня ощутила, что пальцы рядового Гуннио
разжимаются и перочинный нож выпадает. Ошарашенно моргая, Гуннио смотрел на
свой браслет, пузырящийся старой ржавчиной. Весь холод и весь жар ушли из него.
Теперь это была лишь безделушка. Внезапно поняв это, Гуннио отпустил Таню,
схватился за браслет и, решительно сломав его, бросил на пол.
– Прости! Ты даже не представляешь, как
это, когда в тебе копошится ледяная змея… Ты сам не принадлежишь себе! –
виновато сказал он Тане.
Шурасино уже помогал подняться Гробулии.
Склеппи изумленно крутила головой, точно не совсем понимала, где она находится.
Однако взгляд ее становился все более осмысленным.
Прозрачное полотенце взметнулось над чашей.
«ПРОКЛЯТЬЕ! КУДА ПОДЕВАЛАСЬ МОЯ МАГИЯ?» –
прошипел Стихиарий.
Ягуни поднял голову и лукаво улыбнулся.
– Монетка торговца овощами, – сказал
он негромко.
– Какая монетка? – не поняла Таня.
– Позеленевшая медная монетка, на которую
не купишь даже куска хлеба, которая отнимает всю магию. Я приклеил ее смолой к
медальону. А теперь надо действовать, пока Стихиарий не разобрался, что к
чему! – шепнул Ягуни.
– Так, значит, ты не предатель? –
ошарашенно спросил И-Ван.
– Сейчас получишь в нос еще раз! Но уже
от меня! – рассердился фокусник и маг.
Он так искренно негодовал, что Тане захотелось
расцеловать его в обе щеки, однако первой это сделала Склеппи, вызвав дикую
ревность Гуннио.
«ОБМАН! ВЫ ОДУРАЧИЛИ МЕНЯ! НО ЭТО БУДЕТ
НЕДОЛГО! НИЧТО НЕ В СИЛАХ МЕНЯ ОСТАНОВИТЬ!» – загрохотал Стихиарий. Теперь его
голос звучал так, что у Тани едва не лопались барабанные перепонки.
Чаша начала дрожать. Ее руны окутались
красноватым свечением. Стол под ней заходил ходуном. Медальон Феофила Гроттера
с приклеенной к нему смолой монетой запрыгал внутри, зазвенел, точно чаша
стремилась во что бы то ни стало избавиться от него.
«ПРОКЛЯТЫЙ МЕДАЛЬОН! СЕЙЧАС Я СНОВА ПОЛУЧУ
СВОБОДУ!»
Чаша дрожала как безумная. Даже контуры ее
смазывались.
Гуннио шагнул к чаше, стремясь удержать ее, но
красноватое свечение отбросило его в сторону, не давая приблизиться к ней и на
два шага. Медальон подпрыгнул почти до края чаши и лишь чудом соскользнул
назад. Впрочем, это чудо легко объяснилось, когда Ягуни вытер пот со лба и
слегка расслабился. Ему всегда неплохо давался телекинез мелких предметов.
– Давайте прикинем… Что может изгнать
злого духа, кроме крови? Любовь, не так ли? – спросила Гробулия.
Внезапно Склеппи вспомнила все: снежную
московскую зиму, голубей у мусорного бака, вспомнила даже кисловатый запах
борща в подъезде. Память вернулась к ней и захлестнула сладкими детскими
воспоминаниями. Ее рука сама собой скользнула в карман, ощутив ободряющее тепло
варежек на резинке. Ни разу Гробулии не удавалось досмотреть сон до конца. Все
всякий раз заканчивалось яркой белой вспышкой. А тут увидела все снова, да еще
наяву.
– Нехороший Стихиарий! Ты делал
Гробушечке больно, но Гробушечка прощает тебя! Кроме крови, тебя может изгнать
только любовь, не так ли? – ласково, точно обращаясь к другу, сказала она.
Сама не понимая, кто и что заставляет ее так
поступать, Склеппи достала варежки и одним легким точным броском закинула их в
чашу. Они скользнули по ее краю и упали внутрь. Дрожь чаши заметно ослабела. Красноватое
свечение чуть побледнело.
