«НЕ СМЕЙ, ДРЯНЬ! НЕУЖЕЛИ ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ТВОИ
НИЧТОЖНЫЕ ПЕРЧАТКИ ЧТО-ТО ИЗМЕНЯТ?» – прошипел Стихиарий.
– Они одни – нет! А это, пожалуй,
да! – сказал Шурасино.
Рука борейского мага опустилась в карман. Вот
она – холодная, ободряющая тяжесть ручки «Паркер».
«Я всю жизнь мечтал о чем-то особенном, а что
в результате?.. Возможно, тебе повезет чуть сильнее. Дерзай, малыш!» – услышал
он голос отца.
Волнуясь, Шурасино бросил ручку в чашу. Бросил
неточно, почти промахнулся, но внезапно давно не пишущий «Паркер» сам изменил
направление и острием, точно копье, упал в чашу. Чаша звякнула. Теперь она едва
уже светилась.
Стихиарий взвыл. Полупрозрачное грязное облако
беспомощно заметалось, то склизким холодом, то жаром обдавая их лица.
– Теперь моя очередь! – сказал
рядовой Гуннио и, уже не таясь, достал зеленого медведя.
– Пусть только кто-нибудь попробует
сказать, что это обезьяна! – сказал он с угрозой.
– Разумеется, нет! Какая хорошенькая
кошечка! – искренно восхитилась Гробулия.
Но Гуннио ее не слышал. Он нежно подышал на
облезший мех игрушки, ласково потрогал громадным пальцем пуговичные глаза и,
решительно шагнув к почти уже померкшей чаше, вложил в нее зеленого медвежонка.
– Убирайся к себе, Стихиарий! –
сказал он.
Стихиарий взвыл. В этом вое было все – и
беспомощная ненависть, и злоба, и угроза.
В доме полыхнула вспышка, на миг ослепившая
всех, кто стоял в избушке. Когда Таня вновь обрела способность видеть, она
обнаружила, что чаша исчезла, а с ней вместе растворилось и грязноватое
прозрачное облако. И тут же очнулся Ург.
На деревянном столе лежали зеленый мишка
рядового Гуннио и пушистые варежки Склеппи. Рядом с облупленным медальоном Фео
Гроттера поблескивала ручка Шурасино.
– Теперь Стихиарий точно не вернется,
поскольку изгнан любовью, а не ненавистью, – назидательно произнес
медальон Феофила Гроттера.
– Не вернется? – недоверчиво
спросила Гробулия.
– Ни в коем случае! Aequam memento rebus
in arduis servare mentem!
[18]
Моя старая магия отлично работает. Обратите внимание, ботинки тоже исчезли.
Думаю, они будут сопровождать Стихиария до конца его дней. Так-то! –
сказал медальон.
И-Ван вытер с лица кровь и встал. Улыбаясь, он
пошел было к Тане, но внезапно что-то остановило его.
– Мардоний! Там Мардоний! – сказал
он и, кинувшись к ставням, стал дергать их.
– Дай-ка мне! – деловито сказал
Гуннио. Он отступил на полшага назад и, ударив в ставни ногой, вышиб их.
В дом хлынул свет. Луг перед избушкой опустел.
Мертвяки либо сгинули, либо ушли куда-то, и только вытоптанная трава
доказывала, что они действительно тут были. Все кинулись наружу. Вороной
кентавр лежал на боку, сжимая в руке окровавленный меч. Весь его круп, плечи и
живот были покрыты укусами. Мардоний был в беспамятстве.
Отстранив Ягуни и И-Вана, Шурасино деловито
присел возле кентавра на корточках и заклинанием остановил сочащуюся из ран
кровь.
– Как он? Он… он умер? – хрипло
спросил И-Ван.
Шурасино удивленно взглянул на него:
– С чего ты решил? Конечно, красавчиком
он больше никогда не будет, но серьезных ран нет. Вены и артерии не затронуты,
горло не прокушено. Думаю, я даже смогу привести его в чувство. Нашатырюс!
Мардоний открыл глаза. Он посмотрел сначала на
И-Вана, потом на меч в своей руке.
– Я думал, они меня прикончат, но их
затянула земля. Затянула, как трясина. Это было не слишком приятное зрелище…
Думаю, это случилось, когда… Стихиарий ведь сгинул, не так ли? – сказал
он.
– Да, мы его изгнали из этого мира.
Кентавр пошевелил головой. Это движение
доставило ему сильную боль, потому что он поморщился.
– Так я и думал. Мертвяки Варварских Лесов
были зависимы от него. Теперь на Диких Землях станет спокойнее, – сказал
он удовлетворенно.
И-Ван поднял голову и посмотрел на луну:
– И что теперь будет с этим миром?
– А что с ним будет? Ничего. Наш мир
будет жить своей жизнью. Хорошей или плохой – не знаю. Но своей. Сумеют ли
кентавры вернуть себе свободу – покажет время. Но никакая посторонняя сила уже
не вмешается в нашу историю. Да и аура здешних жителей в следующем поколении
станет многоцветной. Все быстро возвращается на круги своя, – сказал Мардоний.
– А что будет с нами? – спросила
Таня.
Кентавр быстро взглянул на нее:
– С вами? Вас удерживала здесь только
магия Стихиария. Уверен, с минуты на минуту вы вернетесь в свое отражение вне
зависимости от того, будет у вас такое желание или нет. Пространство быстро
залечивает свои раны.
– Мардоний, пикирующая крепость больше
никогда не взлетит! Как ты сумеешь выбраться отсюда? – спросил И-Ван.
– Сдается мне, что сумею. Мне поможет
Ург, а возможно, и ваши двойники. Я бы и от вашей помощи не отказался, но
взгляни-ка на свои ноги, дружок! – кентавр невольно улыбнулся.
И-Ван торопливо наклонился. Его ноги, хотя он
не ощущал пока этого, превращались в спиральные завихрения зеленого тумана и
неотвратимо таяли. И-Ван чувствовал себя как джинн, которого затягивает в
кувшин. Как кусковой сахар, который медленно тает, опускаясь на дно чашки. Это
было не больно, но как-то очень уж странно. И вот уже он исчез до пояса и
продолжал таять дальше. Зеленая спираль тумана поглощала его, поднимаясь все
выше по туловищу. Вскоре в пространстве висела одна удивленная голова И-Вана.
– Думаю, твое туловище уже в другом
отражении. Поторопись, а то на него еще запрыгнет какая-нибудь потусторонняя
голова из тех, что давно дожидались подходящего случая! – насмешливо
произнес Ург.
Но И-Ван не услышал. Он смотрел на кентавра.
– Не бросай Левиафана! Обещаешь? Скажи
ему, чтобы плыл в открытый океан и не ждал меня больше. Я не уверен, что он
поймет, но все же… Хорошо?
– Обещаю. В крайнем случае, хорошо
порывшись в памяти, я припомню даже пару драконьих команд, хотя и не уверен,
что он меня послушается, – сказал Мардоний.
– Так что же делать?
