– У меня есть идея получше. Как насчет
твоего двойника? Настоящего И-Вана из этого мира? Сдается мне, он тоже неплохо
отнесется к Левиафану, – улыбаясь, заметил кентавр.
И-Ван благодарно моргнул.
– Прощай, Мардоний! Пока, Ург! Прощайте
все, кого я не увижу! Тань, я жду тебя! Пожалуйста, не задерживайся
здесь! – сказал И-Ван, от которого, как от чеширского кота, остались уже
одни говорящие губы.
Мгновение полного исчезновения И-Вана осталось
незамеченным, поскольку немногим раньше, чем растаяли его говорящие уста, то же
самое стало происходить с остальными – с Гуннио, с Ягуни, с Шурасино и с
Гробулией. Они растаяли почти сразу, без длинных прощальных монологов и
цветистых фраз. Один только рядовой Гуннио несколько раз успел сказать «Блин»,
комментируя таким образом поочередное исчезновение ног, рук и туловища.
Одна Таня пока сохраняла прежние очертания, не
торопясь превращаться в туман – к большой радости Урга, надо сказать. Ург
втайне надеялся, что Таня останется. Но он ошибался. Пространство, избавленное
от Стихиария, в самом деле быстро залечивало раны.
На другом конце поляны почти одновременно
возникли несколько двойников, одетых в школьные мантии Тибидохса. Тане было бы
любопытно взглянуть на двойников, но она понимала, что уже не успеет. У нее
возникло вдруг странное чувство. Она была здесь и одновременно уже не здесь.
Она словно раздробилась по множеству смежных миров, однако этот оставался пока главным.
По тому, как Ург вдруг уставился на нее с тревогой, Таня поняла, что с ней
что-то неладно. Взглянув на свое тело, она увидела, как ее постепенно, начиная
с ног, окутывает зеленоватое сияние. Та же знакомая зеленая змейка бежала
теперь по ее телу, поглощая его и превращая в мириады сверкающих искр,
меркнущих в пространстве.
– Ург, я ухожу! Ты можешь обещать мне,
что… В общем, мне кажется, Тыр не самое лучшее место для тебя! – осторожно
сказала Таня.
Ург печально посмотрел на нее:
– Я мог бы обмануть тебя и наобещать все,
что угодно… Мне не впервой. Но вообще-то я действительно собираюсь покинуть
Тыр. Там мне душновато. Как насчет того, чтобы я помог тебе побороться за
свободу кентавров, а, Мардоний?
– Смутно представляю, как ты собираешься
помогать нам, но я не против. Тут возни на всех хватит. Твой ключ с головой
ласки и лук могут оказаться полезны, – усмехнулся кентавр.
Когда тело Тани растаяло и в пространстве
повисла одна ее голова, Ург шагнул к ней и поцеловал в губы. Таня попыталась
отстранить его и даже ощутила свое движение, но скорее всего ее руки оттолкнули
Урга уже в каком-то другом, не этом мире.
– Давно собирался это сделать!.. И-Ван
все-таки мудро сделал, что исчез первым. Ты ведь ему не скажешь, нет? –
сказал Ург.
– Скажу, у меня от него секретов нет.
Тебе не стоило этого делать!
– Как хочешь. Я думаю, он поймет, что
тебе сложно было дать мне пощечину, – сказал Ург и поцеловал ее еще
раз. – Прощай! Я знаю, что больше никогда тебя не увижу, но все же…
Прощай! – крикнул он.
– Прощай, Ург! Спасибо тебе за все! Будь
счастлив! – проговорила Таня и растаяла.
Таня уже исчезла, а Ург и Мардоний долго еще
смотрели в ту точку пространства, где она только что была.
– Жизнь как почтовый дилижанс. Люди
садятся в него, некоторое время едут вместе, привыкают друг к другу, а затем
рано или поздно каждый выходит на своей станции. Дверь дилижанса хлопает, и он
уезжает. И разлучившиеся никогда больше не встречаются. Во всяком случае, в
этом дилижансе. Но кто сказал нам, что этот дилижанс последний? Возможно, где-то
там, за горизонтом этого мира, будет еще один? – философски заметил
Мардоний.
– Может, есть, а может, нет, –
сказал Ург. – Я предпочел бы, чтобы лошадей, которые везут дилижанс,
умыкнули мои дорогие братья. Кучер умчался бы в погоню, размахивая тупым
тесаком, а сам дилижанс остался бы в лесу вместе со всеми пассажирами. И не
было бы никаких разлук. Но, видимо, это невозможно.
Глава 12
Осторожно, Гротти!
Таня очнулась и тотчас поняла, что для того,
чтобы очнуться, выбрала себе весьма и весьма странное место. Она была в
кабинете Сарданапала. Полулежала в глубоком кресле, укутанная пледом, от
которого слегка попахивало горьковатым одеколоном академика. Память
возвращалась медленно, толчками. Точно из-под воды поднимались и возникали то
там, то здесь небольшие островки.
Прямо перед ней, буравя ее неприветливыми
глазками, сидел Поклеп Поклепыч. На коленях у него лежала книжка, по яркому
переплету которой прыгали буквы: «Вуддин Ой. Двести советов, как разлюбить
русалку и начать жить».
– Очень славно! Мадемуазель Гротти
изволили-с очухаться! – сказал Поклеп Поклепыч, обращаясь не к Тане, а к
кому-то другому, кто стоял сейчас за ее креслом.
– Поклеп, перестань! Ты же беспокоился не
меньше моего! Как я рад, как рад! – добродушно пробасил кто-то, и Таня
узнала гулкий голос Тарараха.
Мгновение – и питекантроп появился перед ней
вместе с Медузией и академиком Сарданапалом.
– Ты в порядке, девочка? – с
беспокойством спросил академик.
– Да вроде, – осторожно ответила
Таня. Она чувствовала себя просто прекрасно – точно человек, отлично
выспавшийся в выходной день.
– Признаться, твое перемещение доставило
нам массу хлопот. Твои друзья давно уже на ногах, а с тобой мы возимся уже
вторые сутки. И это при том, что Ягге с самого начала утверждала, что по ее
части тут ничего нет. Физически ты не пострадала. Сложнее было провести между
мирами твое сознание, – продолжал академик.
– Что со Стихиарием? – хрипло
спросила Таня.
Академик философски пожал плечами.
– Да ничего. Он в своем измерении кипит
от злости. Вы сумели изгнать его. Учитывая, что и ботинки кентавра сгинули
вместе с ним, в ближайший миллион лет он не появится. За дальнейшее я не
ручаюсь, – сказал он.
– Уррря-яя! Гротти снова в Тибидохсе! Моя
жизнь наполняется смыслом! Теперь никто не прищемит дверью мое альтэр
эго! – заорал кто-то.
Медузия недовольно покосилась на ретивого
Ржевского, бледный нос и темные глаза которого любознательно проступали то в
одной, то в другой стене. Любопытный поручик, разумеется, не удовольствовался
ролью простого наблюдателя и энергично тянул одеяло на себя.
– Очи черные! Очи жгучие! Очи страстные и
прекрасные! – в полный голос грохотал он, возникая то на потолке, то
плоским ковриком стелясь под ногами.
