Аббас родился в Казани, в обычной татарской семье. Отец — слесарь-ремонтник, мать — медсестра. Жили — как все. Страдали от дефицита, пытались откладывать деньги из нищенской зарплаты, «химичили» по возможности, да все курам на смех. Ну, сколько левых рублей мог насшибать Гайнутдин за починку кранов? Жена подряжалась сиделкой, делал уколы «частным образом», состояние на этом не сколотить. Поэтому ютились в хрущобе, накоплений не имели и помочь сыну выбиться в люди не смогли. После десятилетки тот ушел в армию. Остался на сверхсрочную, дослужился до прапорщика и получил рекомендацию в Калининградское ордена Ленина военно-инженерное училище. В звании лейтенанта отправился в Афганистан, где командовал саперной ротой. Вернувшись, оставил военную службу, как предполагал — навсегда.
Поужинав, Ксан предложил Аббасу пройти в гостиную, посидеть перед камином. Это было монументальное мраморное сооружение, однако вместо живого огня в нем мерцало синее пламя газового обогревателя. От спиртного гость отказался — настоящий мусульманин, поди ж ты! — а себе Ксан плеснул скотч.
— Что вас заставило пойти на эту авантюру? — он начал беседу, катая в ладонях стакан с виски. — С виду вы. — тут он запнулся, сообразив, что мог обидеть Аббаса.
Довольно долго тот не отвечал, уставившись на каминную полку, уставленную безделушками и фотографиями. Кроме того, там лежали две молельные шапочки: одна белая, наподобие ермолки, другая, вышитая разноцветными нитками — похожая на тюбетейку.
«Если он такой молчун и невежа, — подумал Ксан, — черт с ним, пусть держит рот на замке. Разрабатывать его нет нужды, вербовать — тоже».
Аббас выдавил из себя смешок:
—С виду я произвожу впечатление приличного человека?
Ксан смешался.
— Иначе бы я вас не пригласил к себе.
Аббас попросил чай, и Ксан заварил крепкую, душистую каву
[21]
. Указав на фото его жены и сына, татарин вежливо осведомился:
— Семья?
— Сейчас в России, там школа лучше.
— В Москве?
— Да.
— А это. — Аббас мотнул головой в сторону молельных шапочек. — Вы правоверный?
— Сувениры.
— Сувениры, — с оттенком осуждения повторил Аббас, но от комментариев воздержался. Сделав несколько глотков, с удовлетворением причмокнул.
—Вещи называют разными именами, — негромко заговорил он. — Для вас — авантюра, для меня — осознанный выбор.
С этими словами придвинулся ближе к обогревателю. Подмерзал бедняга в своих шлепанцах. Полы в пакистанских домах каменные, от них тянет холодом.
— После армии я занялся бизнесом. Торговал машинами, открыл две заправочных станции. Жене место нашел.
Об этом Ксану было известно. Жене Аббас купил медицинский диплом и определил на должность главврача в частную клинику.
— Средства были, уважение, а вот. — он сделал паузу,
— не было сознания правильности избранного пути, а значит — покоя. Проснувшись однажды утром, я понял
— нужно менять жизнь, помочь себе, людям очиститься от скверны, грехов, постигнуть суть ислама. Страшное было время, все строилось на обмане, подлости. Коммерция, управление государством — все.
Глаза Аббаса сузились, налились гневом.
— Я много читал. Коран, книги великих толкователей нашей веры. Шел с этим к людям. Говорил с ними в домах, на улице, в мечетях. Но гниль и зараза слишком глубоко проникли в их души.
Об этом тоже было в ориентировке. Развращенные и циничные муллы, сделавшие религию инструментом наживы и власти, испугались новоявленного проповедника. Его предупреждали, он не прислушался, тогда в ход пошли крайние меры. Поздно ночью на Аббаса напали, избили палками, обрезками водопроводных труб. После этого он месяц провалялся в больнице, о наставлении людей на путь истинного ислама пришлось забыть.
—Талибы обещали вернуться к истокам религии, возродить ее. Это была надежда, самая большая в моей жизни.
Аббас добрался до Ашхабада, пешком перешел туркмено- афганскую границу. Она, по сути, не охранялась и служила идеальным местом для контрабанды наркотиков и оружия.
— Талибы оправдали ваши надежды?
—Не во всем. Меня поместили в лагерь для перемещенных лиц, долго проверяли, они там шпионов боялись. Я хотел приносить пользу, работать, был готов сражаться.
— Умереть за чужую страну?
Вопрос вышел резковатый, и Аббас неприязненно покосился на Ксана.
— Раньше я воевал против этой страны, против веры. Хотел искупить.
— Уж больно по-книжному получается, — не удержался Ксан. — «Искупить кровью», так что ли?
Аббас заносчиво вскинул голову:
— А если и так?
— Думаете, стоило того?
Взор Аббаса затуманился. Глядя куда-то сквозь Ксана, отрешенно, нараспев продекларировал:
— Смерть неизбежна. Это единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни. Всякая душа должна вкусить смерть, и в Судный день будет вознаграждена за свои страдания.
Это была цитата из Корана. Испугавшись, что беседа перейдет в русло теологической дискуссии, Ксан поспешил заявить:
— Так или иначе, вы не погибли, и сейчас смерть вам не грозит.
Аббас прикрыл глаза.
—Они говорили, что им штыков хватает. Но, тем не менее, в иностранные бригады таких, как я, брали, после проверки, конечно. Жаль, не успел: когда осенью 2001-го ударили американцы, сразу все стало ясно. Талибам не удалось организовать настоящего сопротивления, началось дезертирство, даже северяне стали их бить.
Это подтверждалось информацией российских спецслужб: в боях Аббас не участвовал.
— Выходит, все было зря? — жестковато спросил Ксан, решив спровоцировать собеседника на дальнейшую откровенность.
Тот поднял глаза, в которых отразились уязвленное самолюбие и обида. Не придумав, как отреагировать на выпад, спрятался за высказывание пророка: «Мы все пришельцы и чужаки в этом мире».
— Сколько вы пробыли в Афганистане?
— Ровно год.
— И что — тамошние порядки, понравились?
Вопрос был задан с издевкой, Аббас это
почувствовал.
— С какой стати вы со мной так говорите?
—Мы вытащили вас из дерьма, в которое вы попали по собственной прихоти. Вас в Афган никто силком не тянул. Так что имеем право. Поэтому спрашиваю — как вам там показалось?
На скулах Аббаса заиграли желваки.
— Не все показалось. Талибы часто обращали внимание на форму, а не на суть. Запрещалось фотографироваться, продавать косметику, видеокамеры. Мужчинам предписывалось непременно носить белые шапочки или тюрбаны, галстуки и костюмы исключались под страхом уголовного наказания. Лавочников, торговавших женским нижним бельем, ждала тюрьма. Много там чего наворотили. Но отклонений не избежать, люди несовершенны.
