– Стой! Кто там идет!.. – еще громче закричали слева. Похоже, это был голос Херминга. Сухой, хлесткий звук винтовочного выстрела наотмашь ударил Отто по ушам. Надрывное лошадиное ржание раздалось впереди. Еще один выстрел грянул следом.
– Русские! Русские! – закричал все тот же голос.
Этот крик тут же подхватили другие голоса. Начался переполох. Еще несколько винтовочных и автоматных выстрелов озарили мглу. Красная ракета по наклонной взвилась в небо со стороны позиций самоходных установок. В траншеях замелькали силуэты солдат, подгоняемых окриками унтеров и офицеров.
Кроваво-красный свет тускло, будто с неимоверным усилием преодолевая тяжесть темноты, пролился на поле. Отто словно увидел негатив фотоснимка в момент проявки пленки.
XVII
Это была жуткая в своей нереальности картина. Как будто ракета угодила в утробу самой тьмы, внутрь ее брюха. И внутри этого брюха оказалась лошадь. Совсем рядом с окопами подразделения, слева, как раз напротив ячейки Херминга и Венгера.
Черт знает как и откуда она приковыляла сюда. Возможно, она была ранена еще раньше, осколком снаряда или гранаты, или пуля угодила в нее только сейчас. Она продолжала надрывно ржать, взбрыкивала передними и переступала задними ногами.
Как будто невидимый дрессировщик стегал ее, заставляя танцевать неестественный, ломаный танец. С лошадиной морды свисали обрывки упряжи. От них в стороны разлетались крупные хлопья пены. А может, это были брызги крови. В любом случае они были черно-красные. Задние ноги лошади подкосились, и она осела задом, завалившись на левый бок.
В этот момент свет ракеты потух. Но стрельба не стихала. Вот где-то далеко за садом, в глубине танковых позиций, заработал пулемет. Пунктиры трассеров прошили воцарившуюся мглу поперек, уйдя в сторону дороги на Заксендорф. Сухой треск пистолетов-пулеметов и петарды винтовочных выстрелов не утихали. Как будто только и ждали момента, чтобы попалить среди ночи.
Из темноты, оттуда, где была лошадь, доносился булькающий храп, перебиваемый ржанием. Оно становилось все надрывнее и превратилось в хрипящий, клокочущий стон.
Из окопов со стороны хутора донесся поток ругательств. Это был голос унтерфельдфебеля Хорста.
– Кто стрелял?! Кретины!.. Вы демаскировали позицию! Я вас спрашиваю!?
Даже не имея возможности лицезреть унтерфельдфебеля, можно было уверенно сказать: он в бешенстве. Угрожающий монолог Хорста приближался. Но вот он застопорился где-то на пути к позиции Хагена и Люстига. Значит, он все-таки отыскал виновника. Наверняка это был Херминг.
Ячейка Херминга находилась метрах в десяти слева от Хагена, но ему было плохо слышно, как унтерфельдфебель распекает провинившегося солдата. Гул канонады русских и неутихающая трескотня винтовок и автоматов на позициях возле хутора заглушали слова, выстреливавшие из глотки Хорста.
XVIII
Неожиданно из темноты вынырнул Люстиг. Он был нагружен под завязку, глубоко дышал, отирал рукавом шинели пот, градом кативший по лицу. Но лицо его было чрезвычайно довольно.
– Ух… еле допер… – выдохнул он Хагену, который, подбежав, сразу подхватил из рук товарища ящик с реактивными зарядами и, из другой руки, сумку с чем-то тяжелым, судя по всему – с гранатами.
– Включи-ка фонарик… – деловито сказал Люстиг. – Разложить надо все… чтоб под рукой… Щас… погоди… отдышусь…
Навьючен Люстиг был под завязку. Еще что-то основательное металлически позвякивало у него в ранце за спиной. Привалившись ранцем к стене окопа, Люстиг несколько картинно пытался отдышаться.
– Ну и устроил Херминг… Стрельбу средь черной ночи… – наконец с усмешкой произнес он. – Хорст рвет и мечет… на части их рвет… Слышишь?..
– Там была лошадь… – как бы в оправдание провинившихся произнес Хаген.
– Лошадь… – с сарказмом повторил Люстиг. – Этим двум ослам сейчас сделают лошадь…
– Не знаю… – вдруг проговорил Хаген. – Она была такая…
– Какая?.. Ну-ка свети вот сюда… – уже выровняв дыхание, засуетился Люстиг, копаясь и что-то перепрятывая в своем ранце. – Какая может быть лошадь, черт возьми…
– Вот именно… Черт… – сказал Хаген. – Ее будто сам бес послал… Она была такая… страшная… Очень страшная…
Люстиг остановился всего на секунду, будто вглядываясь в Отто и пытаясь что-то увидеть. Но вряд ли ему это удалось, даже несмотря на фонарик…
– С тобой тут все было в порядке? – сказал Люстиг, возвращаясь к своей возне. Откровенная насмешка сквозила в его голосе.
– Нельзя на минуту оставить… Жди чего-нибудь… – насмешливо, с неприкрытым чувством собственной сверхзначительности, ворчал Люстиг. – Мало этого Хорста с его унтерскими замашками и кулачищами, так тут еще прикажешь твои заскоки с бесовскими лошадями выслушивать? Ты еще скажи, что эта лошадка ускакала из адского пекла, счастливо сбросив своего седока, и не кого-нибудь, а всадника апокалипсиса. В таком случае надо ожидать еще троих. Ведь, если не ошибаюсь, было четверо. Так, мой дорогой Отто?
Люстиг, говоря это, постепенно раздражался.
– Черт… черт возьми, черт… – выдохнул он. – Как мне надоел этот бред… Просто осточертел… От этого бреда и так сходишь с ума, а тут еще ты вечно со своими видениями и заскоками…
Он замолк, и было только слышно, как он втягивает обжигающе ледяную сырость ночи. Будто принимает успокоительное. Хаген молчал, ничего не говоря в ответ.
XIX
Вдруг в ночном воздухе отчетливо зазвучал голос унтерфельдфебеля. Как будто, назло раздухарившемуся Люстигу, он сделал звук своего ретранслятора погромче.
– Недоумок! Какого черта ты открыл огонь!? Если ты находишься в боевом охранении, это не значит, что надо пулять во всех лошадей, которые скачут мимо!.. Кретин! Недоносок!..
Отто и Люстиг переглянулись в желтом свете фонарика. Что-то изменилось, пугающе изменилось. Вот только что? Хаген, озираясь вокруг, прислушался.
– Выключи свет… – произнес Люстиг почему-то шепотом. Его голос звучал зловеще. Желтый свет, который настырно лез в глаза, исчез, сделав темноту непроглядно-чернильной.
– Что, черт возьми, происходит?.. – опять прошептал Люстиг. – Черт возьми, что…
– Погоди… – прервал его Хаген и после паузы произнес, как откровение: – Тишина… Это трижды проклятая тишина.
Теперь все стало на свои места. Канонада, гремевшая последние полчаса отголосками огненной бури, вдруг смолкла. И стрельба на позициях разом, как по команде, прекратилась, без всякой зеленой ракеты.
Потому-то и загремел над окопами «дымоходников» голос унтерфельдфебеля Хорста, распекавшего непутевого охотника на лошадей Херминга. Потому даже шепот Люстига зазвучал зловеще.
– Тысяча чертей… – вдруг выдохнул Люстиг.
