С тех пор мы готовили песни к смотру загодя, благо, по полгода проводили в литовских и белорусских лесах. Вот где можно было отвести душу, наораться всласть, заодно и зверьё попугать, а то повадились кабаны на нашу свалку, хрястают по ночам картофельную кожуру, дневального под грибком пугают. Пели много и с видимым удовольствием. Появились свои запевалы, гармонисты, репертуар. Будучи ротным, разрешил петь всё подряд — строевые, лирические, эстрадные, блатные… Маруся капала свои слёзы на копьё, солдат шагал по городу, а по полю летали пули, которые «хули пули, когда свистят снаряды». Однажды начальник учебного центра, занудный и деспотичный подполковник, услышал, как рота с песней шла в баню. Прибежал ко мне и стал уговаривать, чтобы рота перешла жить в казарму (мы стояли лагерем и жили в палатках).
— А это зачем ещё? — спрашиваю.
— Пусть по пути в столовую попоют, а мои поучатся.
А зимой, блин, за недельное право проживания в казарме требовал бочку краски. Вот она — волшебная сила искусства!
Интересно было наблюдать, как вернувшаяся с полевого выхода рота первый раз шла в столовую. Батальоны прекращали построения и поворачивались к роте, офицеры замирали на ступеньках и слушали, а потом прибегали ко мне и просили отдать им «право на исполнение» нашей старой песни. Что-то отдавали, а некоторые песни по неписаному в полку закону могли петь только разведчики. Например, «От героев былых времён»… Фильм «Офицеры» только появился и был воспринят в армейской среде очень близко к сердцу. Мы эту песню не «затаскивали», пели её только по очень торжественным случаям, и я не помню, чтобы получали меньше пятёрки.
Однако была у нас и своя — особая — песня, не для посторонних ушей. Мы её пели пару раз в год перед выполнением задач, требующих наивысшего напряжения сил. Это была песня о штрафной роте, расстрелянной заградительным отрядом в 1943 году под Ростовом. Там был припев: «Лежат все двести глазницами в рассвет, а им всем вместе четыре тыщи лет»… Это была солдатская песня про сволочей-генералов, бросивших роту на свои же пулемёты и положивших её под снег. Впервые услышал эту песню в курилке, пели бойцы. Подошёл, они замолчали. Попросил спеть ещё раз, солдаты переглянулись и исполнили ещё раз. Потом, когда офицеры стали в строй и спели эту песню вместе с ротой, она вдруг стала воинской клятвой друг перед другом. Молодые, которые слышали её первый раз, этой песней как бы принимались в круг посвящённых, которые готовы скорее умереть, чем подвести товарищей. И не подводили…
Не забыть мне той табуретки из ленкомнаты, и я твёрдо знаю, что хорошая рота может плохо спеть, но никогда плохая рота хорошо не споёт. Принимая полк у друга моего, блестящего командира Вани Комара, удивился, почему роты так слабо поют. Полк хороший, офицерский коллектив великолепный, а песня — хоть угодников выноси. Что мы с замом Володей Петровым только не делали — пищат невпопад, хоть режь! Чем больше тренируем — тем хуже.
Ларчик открылся просто — я запретил петь строевые песни! Что угодно, только не строевые.
— А если с «цветочками», нам ничего не будет? — поинтересовались бойцы.
— Валяйте!
Мы как будто выпустили джина из бутылки — уши скручивались в трубочку, залётные проверяющие из дивизии круглели глазами, женщины с непривычки приседали, а дети за забором узнавали много новых слов. Никаких повторов — репертуар обновляется еженедельно… На полковой вечерней заре, когда в жюри на трибуне был сплошь женсовет, первое место заняла самая заковыристая песня. Куда только подевались писклявость и разнобой?
* * *
…На строевой смотр комдив прибыл мрачнее тучи:
— Я сейчас «Полтиннику» поставил двойку! Если ты так же готов, скажи сразу и не отнимай времени!
— Полк готов, а как — давать оценку Вам.
Доклад, опрос, проверка, прохождение — пока всё нормально. Но точку ставит прохождение с песней. Бойцы превзошли сами себя. Строевые песни зазвучали свежо и мощно, с музыкой, присвистом и подголосками. Батальоны спели так, что похолодело внутри.
На разборе комдив удивил:
— Завтра строевой смотр повторить! Собрать сюда офицеров 350 полка — пусть послушают, как надо петь.
После этого полк собрал почти все кубки дивизии по боевой подготовке. Закон — плохой полк хорошо не споёт!
Десантный прыжок
«Небо ошибков не прощат»…
(Из солдатского блокнота)
Разные бывают прыжки с парашютом. Ознакомительный, учебно-тренировочный, спортивный, показательный, испытательный, наконец… Не всякий, правда, удостоится высокого звания: десантный.
Зима 1979 года в Литве выдалась на редкость: морозы за 30, снега от души и ветер «мама не горюй». Дороги переметало так, что междугородние автобусы застревали на полпути и отогревали пассажиров в близлежащих хуторах.
Но погода не отменяет программы боевой подготовки и ещё затемно в полку идёт подготовка к укладке. Каждый ротный пытается застолбить на плацу участок, где меньше дует, и расстелить там столы для укладки. Но, где меньше дует, там больше снега. Каких-то пару часов и плац чист, столы расстелены, купола получены. Куртки сложены на столах и бегом на завтрак. Ветер, только и ждал этого момента. Небольшой, но мощный порыв смешал в кучу столы, полотнища, куртки и всю остальную укладочную трехомудию. Оставшиеся на охране бойцы пытаются защитить улетающее ротное добро. Кто похитрее, пытаются это добро преумножить. Крик, мат, гвалт… Двое вцепились в одну куртку. В результате у одного — телогрейка без одного рукава, у другого один рукав и шикарная бархотка для чистки сапог, которая ещё секунду назад была воротником десантной куртки. У обоих носы красные, явно не только от мороза. Противотанковая батарея вернулась с завтрака первой, поэтому отбила своё добро у связистов с прибылью. Те мечутся по плацу, как голодные волки и высматривают, что где не так лежит.
Подтянувшиеся офицеры с грехом пополам развели враждующие стороны, разобрались с барахлом и приступили собственно к укладке. У разведчиков таких проблем не было (кто в полку в добром здравии полезет разбираться с разведчиками). Я до последнего искал повод, что бы не выходить из казармы на мороз, но прозвучала команда: «К первому этапу приступить!» Завертелась привычная работа. Главное не допустить, что бы осоловелые от мороза и ветра бойцы напутали что-нибудь в куполе. Что бы ветер не испортил работу, прижимаем купола к земле телами: грузики не держат.
Всё бы ничего, но в разведроте нет штатного ВДСника, приходится ждать, кто из полковых придёт и проверит. А они, важные, как удмурты, в синих лётных куртках на меху, в унтах и… с голыми руками, словно растягивали удовольствие и проверяли роты до первой ошибки. Потом что-то бросали про «дебильных инструкторов» и уходили в другую роту. Ожидания длились гораздо длиннее собственно выполнения этапа. Закончили работу ближе к ужину. Рожи у всех, как кирзовый сапог, только под носами на усах наросты из мелких сосулек. Ни одна ручка не хотела писать на таком морозе, поэтому паспорта и заместители (ура!) подписывали в казарме.
