Роланд Харви кивнул.
— А кроме того, от полиции.
— Я в курсе, — сказал ему Санк-Марс. Он взглянул на звезды, как будто искал у них поддержки перед тем, как выдвинуть свое следующее предложение. — Сегодня днем я говорил вам, что мне хотелось бы встретиться с могавкскими воинами. Может быть, Роланд, собравшиеся в доме ваши друзья сейчас обсуждают именно этот вопрос?
Миротворец все так же пристально на него смотрел, но ничего не отвечал.
— Как бы то ни было, вы можете передать то же самое Люси. Скажите, что мне надо с ней встретиться по личному делу. Не в качестве полицейского, а как человеку, который хочет помочь обеспечить ее безопасность. Или еще что-нибудь можете ей сказать. Я хочу, чтобы она продолжала скрываться. Мне кажется, это сейчас для нее лучшее решение.
Констебль скептически хмыкнул.
— Да неужели?
— Да, я так считаю. Чарли Пеншо был ее другом. Скажите ей, что он мертв. Еще можете ей сказать, что Гарри Хиллер — один из ее начальников, сегодня был взорван бомбой, которую ему подложили в машину.
Эта новость подействовала на Харви еще более угнетающе.
— Он тоже убит?
— Точно. От него кровавое месиво осталось.
Индеец глубоко вздохнул. Когда он повернул голову, Санк-Марс мог разглядеть в лунном свете оспины на его лице и массивные скулы.
— Отвезите меня к ней, — попросил Санк-Марс.
Могавк покачал головой, давая понять, что решение не изменит.
— Мне надо с ней поговорить. Послушаю, что она скажет.
Санк-Марс кивнул и опустил голову. Кое-что ему все-таки удалось, дальше сейчас настаивать было бесполезно.
— У вас ведь есть мой номер? Вы знаете, где я живу? Она сейчас на колесах — у нее есть машина.
— Больше нет. Я ее забрал.
Этим замечанием Роланд Харви будто на что-то намекал, и Санк-Марс посмотрел на него более внимательно. Он сказал индейцу, что тот за нее отвечает, и теперь Харви сознательно признал, что допустил ошибку. Значит, все шло путем.
— Звоните в любое время, — спокойно сказал ему Санк-Марс, — и днем, и ночью. Мне надо с ней поговорить.
Миротворец кивнул.
Санк-Марс повернулся к машине и именно в этот момент, изменяя и тон, и тему беседы, как бы скрепляя невидимой печатью их профессиональные отношения, сказал:
— Мне нравится ваша задумка, Роланд. Монахи присвоили себе земли индейцев. А где-то лет сто спустя новое поколение верующих, чувствуя за собой вину, решило как-то ее искупить. И когда индейцы пришли к монахам с просьбой кого-то спрятать, те сразу согласились.
Хоть выражение лица могавка почти не изменилось, Санк-Марсу показалось, что его глаза не смогли утаить улыбку.
— Напишите все сами на бумажке, — сказал ему констебль, — и номера ваши, и адрес. Я к ней поеду, но мне совсем не нужно, чтобы на этот раз мне кто-то садился на хвост. А вы без разрешения Люси не показывайтесь в монастыре.
— Я, Роланд, об этом и не говорил.
— Имейте в виду, за мной поедут мои люди. Думаю, вы понимаете, что это значит.
— Будьте осмотрительны, Роланд. Машин сегодня на дорогах будет немало.
Индеец с серьезным видом кивнул головой.
— И вы будьте осторожны, — ответил он.
* * *
Путь к дому ему освещали звезды. Ветер отогнал тучи к востоку. Переезд через озеро снова был полон странной древней магии. Танец туч в небесах, мягкие блики света из окон домов вдоль берега, серебристые отблески лунного сияния на снегу. Другой мир, свободный от страха и тревог… Санк-Марс был не очень уверен, что сам он вне опасности, а потому дважды после того, как переехал озеро, останавливался в спокойных местах и наблюдал, нет ли за ним хвоста. Еще два раза, чтобы убедиться в этом, он обгонял ехавшие впереди машины. Дорога вдоль южного берега озера оказалась безопасной — за ним никто не увязался, машина спокойно шла своим курсом под лунным светом по открытой заснеженной местности.
Сандра оставила в кухне свет, за входной дверью повизгивала и скреблась собака. Он распахнул дверь, а Сандра уже спускалась по лестнице навстречу ему, услышав, как оживилась собака.
— Пойду выгуляю ее, — сказал Санк-Марс. Они поцеловались.
— Пойдем вдвоем, — предложила Сандра и быстро поднялась наверх, чтобы одеться.
Во дворе они играли со своим ретривером, бросая в собаку снежками. Она тявкала и уворачивалась, каталась в глубоком снегу, а потом неслась к хозяевам. Наконец устала, отбежала к высокой сосне и занялась там своими делами. Потом они вернулись в дом.
И поднялись наверх.
Там Санк-Марс раздел жену.
У него возникло ощущение, что они счастливы. Тело ее навсегда оставалось для него тайной и приключением, хотя он знал его наизусть. Большую часть взрослой жизни он прожил один, и жена всегда оставалась для него чудом, особенно в те моменты, когда он ее ласкал. Он восхищался ее телом, постоянно его искушавшим, мог проследить по нему историю ее жизни. Лаская ее кожу пальцами, целуя ее, они вместе перелистывали годы ее прошлого, даже те времена, когда еще не знали друг друга. Порой она смеялась как девочка, порой задыхалась от желания, как девушка, которую впервые охватило пламя страсти. Сандра была из тех женщин, кто самостоятельно идет по жизни, принимает на себя удары судьбы. В каком-то смысле она была «вещью в себе» — сдержанной, знавшей, что почем, боровшейся за свое счастье, и когда она двигалась под ним в кровати, целовала его, привлекая к себе, порой ему становилось странно, что она — его жена, причем в этот самый момент реальной жизни, а не в мечтах, здесь и сейчас, в их доме, посреди их жизни, которая ее одновременно и радовала, и тревожила.
Салли лежала рядом с кроватью, время от времени открывая глаза.
Теперь они вместе двигались в едином нараставшем ритме, Сандра заводила мужа, нашептывая ему прямо в ухо такие слова, которые странно отдавались в его благочестивом католическом сознании, возбуждали его, заставляя двигаться быстрее и резче, она смеялась, сильнее его обнимала и прижимала к себе, одновременно с ним резче двигая бедрами, причем делала это мастерски, как женщина, которая с детства занималась верховой ездой. В самый последний момент они уже не могли себя контролировать, не могли думать ни о чем, кроме друг друга, им хотелось смеяться и плакать от разделенного счастья, которое захватило их целиком и было готово прорваться наружу. Сельская тишина взорвалась их неудержимыми криками, разнесшимися по заснеженным просторам.
Какое-то время они спокойно лежали, приходя в себя, потом получше накрылись, потому что от чуть приоткрытого окна веяло холодом. Скоро они согрелись под пуховым одеялом. Теперь можно было и заснуть, но яркий серебристый свет луны, лившийся из окна, удивительное спокойствие, царящее вокруг, радость обладания друг другом и тревожные мысли о грядущем дне не давали им погрузиться в сон. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, прислушиваясь к собственному дыханию в завораживающей ночной тишине.
