— Рад это слышать. Я знаю, какое тяжкое испытание выпало на его долю. Вы едете домой?
— Да, отец мой. — Санк-Марс кивнул головой. — Не дано грешникам отдыхать. Завтра у меня много работы.
— В таком случае вас ждет долгая ночная дорога. Будьте осмотрительны, Эмиль. Хотите чашечку кофе?
— Спасибо, не откажусь.
— Вы не подумаете обо мне, что я пьющий священник, если я предложу вам стопочку «Гленфидик»?
— А что, отец мой, разве вы пьющий священник?
Хозяин отрицательно покачал пальцем, когда Санк-Марс садился за длинный и узкий старинный сосновый стол.
— Мне не следует забывать, что я имею дело с полицейским.
— Я бы с удовольствием выпил с вами за компанию по маленькой.
— Прекрасно, прекрасно. А я бы вас уговорил и по большой принять, но понимаю, что вам еще предстоит долгий путь.
— Знаете, отец мой, я бы и от большой не отказался, а то и от двух, если б не эта долгая ночная поездка.
Священник суетливо доставал стопки. Это был человек среднего роста, обычного телосложения, теперь, когда ему шел седьмой десяток, он стал немного сутулиться. Шевелюра его поседела, но была еще густой, мягкий взгляд карих глаз светился природной смекалкой, симпатичный образ дополнял небольшой курносый нос. Одет он был в черное, но эта одежда не имела отношения к его сану — на нем были удобные брюки и плотный шерстяной свитер. Над дверью, как и во многих католических домах в Квебеке, висело распятие. И кухня была вполне обычной для этих мест, такой же, как в любом сельском доме на многие мили вокруг. Деревянная мебель и полы в доме были старинными, потемневшими от времени, пол кое-где поскрипывал, слегка прогибаясь, будто жалуясь на почтенный возраст. Санк-Марс чувствовал себя здесь уютно не потому, что это был дом священника, а потому, что провел в таких же домах все свое детство.
К дверце холодильника небольшими магнитами были прикреплены фотографии детей, что в доме священника выглядело немного странно. Когда Санк-Марс разыскивал такого священника, о котором просил его отец, ему кто-то сказал, что отец Режан раньше где-то преподавал экономику. У него были жена и дети, он даже пытался, правда неудачно, пробовать силы в предпринимательстве. Через несколько лет после смерти жены он решил стать священнослужителем и закончил семинарию, оставаясь при этом заботливым отцом. Теперь дети его выросли, выучились, разъехались по далеким большим городам, а сам отец Режан получил сельский приход и с головой погрузился в новую для него деятельность.
— Как дела продвигаются, отец мой?
— Да так, ни шатко ни валко. — Он до краев наполнил небольшие стопочки. — Временами чувствую себя как отошедший от дел массовик-затейник. А в иные дни оказываюсь реально нужен людям. А у вас что слышно?
Санк-Марс упер локти в столешницу и, погрузившись в задумчивость, сцепил пальцы рук.
— У меня тоже выдаются дни, когда работа моя приносит пользу. А порой мне начинает казаться, что преступникам очень повезло, что у них такой бездарно тупой противник.
Отец Режан рассмеялся. Они чокнулись и с удовольствием отпили по глоточку за здоровье друг друга.
— Да бросьте вы, Эмиль, вы же сами не верите в то, что говорите.
— Вы правы, иногда мне удается хорошо поработать. Хотя, должен вам признаться, мне долго казалось, что самое главное в моем ремесле — научиться смиряться с ошибками. Я бы даже сказал, стремиться к ошибкам, а потом переживать из-за их последствий. Иначе при такой работе, как у меня, легко тронуться рассудком. Буду вам очень признателен, если вы не станете делиться моими признаниями с преступниками. Мне совсем не хотелось бы их этим утешать.
— Ну да, понимаю, — ответил отец Режан, — утешать преступников. Ведь в этом состоит моя профессия, не так ли?
Он сел с довольной усмешкой на лице, зажав пухлыми пальцами маленькую стопочку с недопитым виски.
— Кому-то надо делать грязную работу, отец мой.
— Кто-то должен ее делать! Но моя это работа или ваша — вот в чем вопрос! Какая работа грязнее — утешать преступников или ловить их?
— Уступаю вам пальму первенства.
— Вы так говорите, детектив, но что вы при этом думаете? Или это такая уловка из вашего набора полицейских хитростей, и вы хотите ее использовать, чтобы заманить меня на путь, с которого нет возврата? Вы ведь делаете иногда такие вещи, разве не так, Эмиль?
— Какие вещи?
— Расставляете сети душам человеческим и ловите их в западню, используя в своих целях их слабости.
Санк-Марс слегка улыбнулся и сделал еще глоток односолодового виски.
— Давайте, отец мой, сформулируем проблему так: когда представители вашей профессии терпят неудачу, на мою долю выпадает борьба с последствиями.
От такой постановки вопроса священник чуть не поперхнулся. Откашлявшись, он произнес:
— Давайте лучше, детектив, сформулируем по-другому: моя работа начинается тогда, когда вашу венчает успех. И заключается эта моя работа в том, чтобы разбираться с результатами вашей деятельности.
Санк-Марс не мог оставить последнее слово за собеседником.
— Это, отец мой, вопрос веры. Я верю в то, что преступникам не нравится сидеть за решеткой. Вы верите в то, что непоправимое можно искупить. Неудачников можно перевоспитать — в этом я с вами не спорю. Тех, у кого бушует в сердце ярость, можно смирить. Люди, в жизни которых стряслась беда, или те, кто по недомыслию встал на неверный путь, могут иногда для разнообразия вернуться на путь истинный. Но плохих парней, отец мой, подлинных мерзавцев, если уж нам удалось засадить их в каталажку, вам остается только развлекать в их однообразные будни.
— Наш Господь может распорядиться иначе.
— Наш Господь сказал разбойнику, прибитому рядом с ним к кресту: «Встретимся на небе, приятель, здесь, на земле, я не могу тебе ничем помочь».
Высказывание полицейского вызвало у священника громкий взрыв хохота.
— Эмиль, кого вы пытаетесь провести? Вы ведь не циник. Я знаю вас недавно, но вполне достаточно, чтобы прийти к такому выводу.
Стоявшая на кухонном столе кофеварка забурчала и зафыркала, наполняя помещение ароматом только что сваренного кофе.
— Я не циник. Я даже не претендую на то, чтобы называться реалистом. Может быть, я в чем-то романтик, по уши погрязший в грехах, как бы нелепо это ни звучало. Но есть, отец мой, такие отпетые мерзавцы, грехи которых не в состоянии отпустить ни вы, ни я.
— Что вы хотите этим сказать? — Отец Режан встал, чтобы разлить по чашкам кофе.
— Я имею в виду… — Санк-Марсу понадобилось какое-то время, чтобы обдумать свою мысль. Священнику его оказалось достаточно, чтобы размешать себе сахар и добавить сливок. Он помнил, что полицейский предпочитает черный кофе. — Я имею в виду то, что мой отец умирает, а я ничего не могу с этим сделать, могу только просить… только надеяться и молиться о том, чтобы те новые лекарства, которые он принимает, хоть немного облегчили его страдания. По сути дела, отец мой, я молюсь фармацевтическим компаниям, врачам и сиделкам, дай им Бог здоровья.
