Священник поставил чашки на стол и сел, тихо сказав Санк-Марсу:
— Просите.
Детектив поднял на него взгляд.
— Что, простите?
— Вы начали говорить о том, что ничего не можете сделать и вам остается только просить. О чем вы хотите просить, Эмиль?
— Я хотел просить вас навестить его.
— Конечно. Я завтра же у него буду.
— Я понимаю, это доставит вам хлопоты.
— Эмиль…
— Я верующий человек, отец мой. Так я, по крайней мере, думал. Но я — верующий человек, который не хочет, чтобы его отец умер. При этом я вполне осознаю это неразрешимое противоречие.
— Вы не хотите, чтобы он страдал. Но вы знаете, Эмиль, что он умрет. — Священник пристально смотрел на гостя небольшими глубоко посаженными глазами. — Более того, вы знаете, что он готов к смерти. Вы знаете, что он хочет умереть. Вы знаете, что он ждет смерти. А еще вы знаете, что ничего не можете с этим поделать. Но и вы тоже правы. Что бы я для него ни сделал, будет недостаточно. И священники, как полицейские, должны учиться смиряться с поражениями.
Беседа уже немного помогла Санк-Марсу прийти в себя. Он устало вздохнул, отпил горячего крепкого кофе, сразу его взбодрившего, и улыбнулся.
— Чему вы улыбаетесь? — спросил его отец Режан.
— Вспомнил наш разговор с папой. Он просил меня найти ему полуприличного священника.
— Спасибо вам, Эмиль, и на этом. Я где-то краем уха слышал, что и вы — полуприличный полицейский.
— Вы знаете, что я имею в виду.
— Догадываюсь, — священник иронично улыбнулся. — И тем не менее я не в восторге от такой похвалы.
— Дело в том, отец мой… — какое-то время Санк-Марс отчужденно смотрел в пространство.
— В чем?
— Я, знаете, подумал сейчас, что мой лукавый старик на самом деле хотел, чтобы я нашел священника не столько для него, сколько для себя.
— Эмиль, — сказал священник в тот момент, когда ветер с силой швырнул снегом в дверь и ставни, — я не выдаю секретов. Но ваш отец ждет смерти со смешанным чувством беспокойства, сожаления, страха и — если быть честным до конца — с некоторой долей гнева. Но вместе с тем он готов к тому, чтобы смириться с этим чувством и пройти свой путь до конца. Он спокоен. Он подготовлен. Его совесть, может быть, к большому вашему удивлению, в чем-то винит его за прошлое, но гораздо важнее то, что сейчас она чиста. Мне думается, Эмиль, вам следовало бы позвонить супруге и сказать ей, что сегодня вы домой не приедете. Все дороги занесло, очень силен северный ветер. Света на трассе никакого. Так что вам было бы лучше остаться в этой дыре вместе с поправшим традиции священником, ударившим с вами по виски.
— Разве вы попрали традиции тем, что вам захотелось поддать по маленькой?
Священник поднял стопку и подмигнул гостю.
Санк-Марс кивнул.
— И чем же мы займемся? — спокойно спросил он.
Отец Режан улыбнулся.
— А займемся мы, Эмиль, жутким делом. Либо я вас исповедую, либо — еще лучше или, пожалуй, еще страшнее — мы посидим здесь на моей кухоньке, тяпнем еще по маленькой и поболтаем. Вы поведаете мне о бездонных безднах зла, творящегося в нашем мире.
— С этим, пожалуй, выйдет закавыка — я еще не дошел до дна бездны.
— Эмиль, телефон на стене.
Когда Санк-Марс встал и прошел к телефону через небольшую кухню, он сам поразился тому, насколько был измотан. Сандра отнеслась к его звонку с пониманием, даже обрадовалась, что он не сядет за руль в такую непогоду. Она еще раньше посоветовала ему остаться на ночь у отца.
Когда он снова сел за стол, бутылка виски стояла между ним и отцом Режаном. Санк-Марс налил себе полную стопку, залпом выпил и снова налил, не обделив на этот раз и хозяина.
— Меня, отец мой, очень достают убийцы, наркоторговцы, бандиты, все они путают мне карты.
— Как это, Эмиль?
— Они, мерзавцы, подрывают мою веру в справедливость. У людей из всех слоев общества недостает смелости. А бандиты учат меня ненависти.
— Такая у них работа, Эмиль. Весь вопрос в том, какая работа у вас?
Мужчины одновременно опрокинули стопки, и на этот раз хозяин налил гостю.
Вопрос, заданный отцом Режаном, был сложнее, чем сам он мог предположить. В разные периоды жизни Санк-Марс мог отделаться избитой формулировкой вроде «моя работа — бороться с ними» или еще более прагматической «сажать их в тюрьму». Но время опровергло очевидность однозначных выводов.
— Конечно, если иметь в виду, — добавил отец Режан, пытаясь его подбодрить, — что вы — романтик.
— Я так думаю, — вздохнул Санк-Марс, — что работа моя прозаична. Она кажется мне лишенной вдохновения. Но если собрать воедино мой опыт, успехи, поражения, наблюдения и идеалы, перемешать их и перетереть в порошок, получится именно то, что я способен сварганить. Все это звучит немножко наивно и прямолинейно, даже как-то глупо.
— И каков же вывод?
— Блюдо получилось таким, какое есть.
Оба согласно кивнули и улыбнулись друг другу. Им было хорошо вместе в этот поздний час после пропущенных стопок.
— Эмиль, — сказал священник, — в гостиной у меня еще кое-что осталось. И кресла к тому же там удобнее. Не перебраться ли нам туда?
— Да, — заметил Санк-Марс, — вы, несомненно, пьющий священник.
— Вы правы. Нынешней ночью в этом сомнений быть не может, — улыбнулся отец Режан.
Два дня спустя, вторник, 1 февраля 1999 г.
Камилла Шокет не стала выключать двигатель своей «Мазды-626», чтобы продолжала работать печка, и строго велела семилетней дочке оставаться на заднем сиденье. Кассета в магнитофоне продолжала неустанно прокручивать любимые детские песни девочки, еще у Кэрол были две куклы, которых можно было раздевать и одевать, и любимый плюшевый медвежонок. Камилла тем временем пошла в ресторан, где ее уже ждал Вернер Хонигвакс.
Потягивая кофе за угловым столиком, он делал вид, что ему донельзя противно находиться в этом заведении, и каждый раз, когда ему на глаза попадался хозяин забегаловки, он хмурил брови. Он все время нервически подергивался, как будто пытался себя сдержать. Камилла догадалась, что его сильно раздражало то, что он был слишком хорошо одет для такой рыгаловки. Когда она подошла, он буркнул:
— Почему ты решила встретиться именно здесь?
— Ты что, увидел тут знакомых?
— Если б даже и увидел, не подал бы вида. И потом, мои знакомые в таких заведениях не появляются.
— Вот поэтому, Винер, мы встретились с тобой именно здесь.
— Не называй меня так на людях. И вообще, прекрати ко мне так обращаться.
