«Гуща» оказалась весьма условной: несколько десятков деревьев окружали обычный деревянный сортир на дюжину посадочных мест. Желязны прижался к стене сортира там, где стена давала тень от так некстати выглянувшей луны, и прислушался. Со стороны футбольного поля послышались голоса, и Желязны кинулся было в другую сторону. Но он не пробежал и десяти метров, как наткнулся на высокий забор с колючей проволокой. Луч прожектора скользнул по забору за секунду до того, как Желязны успел отпрыгнуть обратно к деревьям. Желязны прислушался: теперь голоса доносились со стороны забора. Ему пришлось вернуться к сортиру, и оттуда он увидел, как немецкие солдаты прочесывают территорию. По лучам ручных фонарей было видно, как две группы, проверявшие периметр объекта, встретились напротив футбольного поля и направились к деревянному нужнику, возле которого укрылся Желязны. В довершение всего вдруг вспыхнули фонари вокруг футбольного поля, и Желязны ничего не оставалось делать/ как шмыгнуть внутрь сортира.
Желязны достал стэн, вставил магазин и прислушался. Чертовы немцы остановились прямо напротив нужника. Желязны различил слова команды и понял: пора делать следующий шаг к спасению. Он принялся засовывать парашют в ближайшее очко и с ужасом услышал приближающиеся шаги. Проклятый купол казался бесконечным, стропы норовили застрять в щелях между досками. Желязны, покрывшись потом, впихнул ногами парашют в очко, и сам прыгнул туда, больно ударившись локтями и обдирая ребра о доски. Едва он скрылся под спасительным дощатым настилом, как по настилу загрохотали подкованые немецкие сапоги.
Желязны погрузился по плечи в зловонное болото. Запах был такой, что Желязны чуть не потерял сознание и был рад лишь тому, что выбрал крайнее от входа очко и вряд ли сюда кто подойдет. Едва он об этом подумал, как настил заскрипел совсем рядом. И тут Желязны осознал свою ошибку: ему следовало сразу сместиться к проходу, чтобы испражняющиеся немцы не могли его увидеть. А он встал ближе к стене, и любой немец, решивший проследить направление собственной струи, неизбежно увидел бы торчащую из дерьма голову вражеского парашютиста. Желязны попытался занять более правильное положение, но вязкая зловонная жижа сковывала движения. Желязны сделал рывок, ноги вдруг ушли куда-то в сторону, и он погрузился с головой. Но даже в таком положении Желязны нашел повод для оптимизма и порадовался, что на голове у него плотно прилегающий шлем.
Вынырнув, он прижался головой к доскам и осторожно вдохнул, стараясь не производить шума. Ноздри не забились, и дышать он мог. От острого запаха аммиака кружилась голова, а в висках стучали молоточки того самого злобного гнома, который всегда залезает внутрь черепа, когда и без того хреново. Он не мог открыть залепленные дерьмом глаза и чувствовал, как по усам неторопливо стекают отходы полевой кухни вермахта.
Желязны уже притерпелся к запаху, но тут подоспело новое испытание: какой-то немец решил разобраться с последствиями слишком плотного и не слишком удачного ужина и пристроился прямо над головой у Желязны. В первый момент Желязны показалось, что у него над ухом запускают тракторный дизель. Громкий звук анального выхлопа заглушил дружный хохот боевых товарищей облегчающегося. Они наперебой советовали ему: ухватиться за стену, чтобы не улететь; перейти в ПВО в качестве реактивного перехватчика и таранить головой вражеские самолеты; ходить в атаку на врага задницей вперед; и так далее и тому подобное.
Новая волна свежих газов превзошла все то, что перед этим вдохнул Желязны. Вначале у него полностью перехватило дыхание, и в затуманившемся мозгу промелькнула мысль: «Господи, да чем же их кормят?! Почему они не пристрелят повара?!» Потом ему захотелось поднять стэн и высадить все содержимое магазина в ненавистную задницу. Желязны не сделал этого по двум причинам: во-первых, он не знал, выстрелит ли стэн с забитыми дерьмом стволом и затвором; во-вторых, он был готов к смерти, но только не в немецком дерьме. И Желязны решил терпеть. Должны же и немцы когда-нибудь просраться?!
Немцы наконец ушли. Желязны с трудом вылез на деревянный настил и пополз к выходу. Свежий предрассветный ветерок коснулся его лица, и чистейший воздух вошел в легкие словно сладчайший нектар. Желязны на ощупь пополз прочь от сортира. Дополз до деревьев, нащупал ворох прошлогодних листьев и протер ими глаза. Когда веки, наконец, разлепились, Желязны сделал попытку сориентироваться.
Нужно было срочно бежать из этой мышеловки, и Желязны пополз к забору. В серых предрассветных сумерках он разглядел кое-что важное: мимо футбольного поля шла дренажная канава. Канава проходила под забором, и Желязны понял: вот он, путь к спасению. Он быстро дополз до канавы и юркнул в нее словно ящерица. Канава оказалась полна гнилой болотной воды, но все-таки это была вода!
Желязны умыл лицо водой и наконец почувствовал себя человеком. Если вас обгадили с ног до головы, но лицо осталось в неприкосновенности, то вам легко утешить себя, что все-таки удалось сохранить лицо не только в прямом, но и в переносном смысле. И наоборот: как можно сохранить достоинство с залепленными дерьмом глазами и стекающими по усам вражескими фекалиями?
Желязны пополз вдоль канавы, и когда солнце выстрелило первые свои лучи из-за горизонта, Желязны уже был по ту сторону забора. Канава впадала в небольшой ручей, в котором Желязны в меру возможностей смыл с себя остатки немецкого дерьма. Вода обжигала ледяными струями, но Желязны был человек закаленный и не обращал на это внимания. Достигнув ощущения относительной чистоты, он быстро двинулся по руслу ручья на юг.
Вначале быстрая ходьба согревала, но усталость и холод очень быстро дали о себе знать, и вскоре Желязны впал в состояние, близкое к прострации. Сознание отключилось, и остались лишь общие реакции. Желязны не отдавал себе отчет, что делает: надо идти — и он шел. Упав лицом в прибрежные кусты, он вначале не мог понять, почему это сделал. И только услышав шум мотора и немецкую речь, понял: слух передал сигнал в мозг, но реакция последовала на уровне подсознания раньше, чем мозг смог осмыслить ситуацию.
Он не мог сказать, сколько шел: час, два или три…
Ручей растворился в реке, и теперь Желязны продвигался вдоль берега. Он вышел на дорогу и продолжал брести на юг уже по дороге. Подсознание дало сигнал: это опасно! И ноги свернули на уходящую в горы грунтовку.
Сознание вдруг вернулось, и Желязны почувствовал, что вцепился окоченевшими руками в деревянный столб ограды: столбы с прибитыми к ним жердями. Перед ним метрах в двадцати находилась стена старого каменного дома и еще какие-то постройки. «Ферма», — понял Желязны. Кто здесь? Немцы? Чехи? Как далеко он зашел на юг? Вполне возможно, что это — немецкая ферма. Впрочем, есть ли у него выбор? Что-то не так… Что? Да… А где собака? На ферме должна быть собака. Почему она не лает? А вообще, к черту сомнения! Ведь он вооружен и голыми руками ветерана коммандос никому не удастся взять даже в таком состоянии.
Желязны передернул затвор «стэна» и решительно направился к дому. Со стороны это выглядело так: грязный, вонючий и смертельно усталый тип, пошатываясь и держась рукой за стену, отчаянными усилиями перетаскивает ноги, твердо объявившие широкую автономию от мозга.
