Уборщица грохнула ведро о пол, устало откинула с лица
выбившуюся прядь волос и тихо сказала:
– Мне и в голову не придет стукнуть такое милое животное.
Тетка была по виду старше меня, скорей всего, она недавно
справила пятидесятипятилетие. Усталые карие глаза смотрели приветливо, а губы
улыбались. Секунду уборщица изучала Хуча, потом сказала:
– Он не виноват, просто обалдел от шума, вон какой бедлам, у
меня к концу дня голова кругом идет, чего уж от маленькой собачки хотеть?
И она, наклонившись, погладила пса.
– Вы собачница? – скорей утвердительно, чем вопросительно
сказала я.
– И кошатница, – улыбнулась тетка, – впрочем, как говорил
Шопенгауэр, чем больше я узнаю людей, тем сильней люблю собак.
Я уставилась на поломойку во все глаза. Та принялась быстро
подтирать лужу. Когда кафельная плитка заблестела, я отмерла и спросила:
– Не подскажете, где здесь квартирное бюро?
– Что?
– Ну агентство такое, хочу квартиру снять.
– У вас есть регистрация? Там без нее не примут.
– Я москвичка.
Уборщица вскинула брови:
– Да? Правда?
– Вот, видите, паспорт с постоянной столичной пропиской.
– Почему же тогда квартиру ищете?
– Я была замужем, потом супруг умер, а свекровь велела
убираться вон. Жила одно время с сыном, но не заладились отношения с невесткой,
разругались вдрызг, вот и оказалась на вокзале вместе с необходимыми вещами и
Хучем. Деньги есть, думаю пока снять квартирку, а там разберусь.
Поломойка оперлась на швабру.
– Хотите ко мне поехать? Живу в двухкомнатной квартире,
одна, сто долларов в месяц устроит?
– Конечно.
– Еда сюда не входит.
– Естественно, только у меня собака.
– Ну и хорошо, у самой две.
Внезапно свинец в моей груди расплавился и горячим потоком
стек в желудок. Дышать мгновенно стало легко, и меня покинуло чувство
безысходности.
– Отлично, куда ехать?
– Ты посиди тут еще часок, – сказала уборщица, – сейчас
смена закончится, и двинем, кстати, меня зовут Тина.
Дом, в котором мне отныне предстояло жить, выглядел не
лучшим образом. Серая пятиэтажка из бетонных блоков, швы между которыми
замазаны какой-то черной субстанцией. Ни домофона, ни кодового замка. По узкой
лестнице мы взобрались на пятый этаж, и моя хозяйка вставила ключ в замочную
скважину.
Я не всю жизнь провела в благополучии, богатство свалилось
на нас не так давно. Долгие годы жила в Медведково, именно в таком блочном
доме, и сейчас хорошо знала, какой интерьер скрывается за обшарпанной
деревянной дверью.
– Входи, – велела Тина.
Я покорно шагнула в крохотную прихожую, споткнулась об
обувницу и остолбенела. Из комнаты медленно выходила собака Баскервилей.
Огромное серое животное с жуткой мордой.
– Мама, – пискнула я.
– Не бойся, – устало ответила Тина, – знакомься, это Альма.
Чудовище завертело длинным тонким хвостом и издало тихое
«гав».
– Он не съест Хуча?
– Альма дама, – засмеялась Тина, – и она обожает всех, жутко
любвеобильная особа, а уж по маленьким собачкам прямо сохнет.
– Гав, гав, гав, – донеслось из кухни, и в коридорчик
выскочило нечто небольшое, лохматое, остроносое.
Я попятилась:
– Это кто? Крыса?
– Ты что, она же лает! – возмутилась Тина. – Собака,
конечно, Роза фон Лапидус Грей.
– Прости, как ты ее назвала?
– Роза фон Лапидус Грей.
– Это порода или имя?
Тина засмеялась:
– Я ее породу точно не знаю, кажется, китайская лохматая
ши-цу.
– Первый раз про такую слышу!
– Да какая разница, – отмахнулась Тина, – одна беда, эта
мелочь откликается, только если ее называешь полным именем. Станешь орать:
«Роза, Роза, Роза», все горло сорвешь, а она даже ухом не поведет. Ну
представь, выхожу я во двор и торжественно вопрошаю: «Роза фон Лапидус Грей, ты
пописала?» Соседи с ног валятся от хохота.
– Как же тебя угораздило так собачку обозвать?
– Она мне уже с именем досталась, – заявила Тина. – Да ты
входи, объясню потом!
Я бочком пролезла в крохотную комнату и ахнула. Все стены
были забиты книгами. Полки шли от пола до потолка, а тома в них стояли столь
плотно, что не оставалось даже самой малюсенькой щелочки. Вальтер Скотт, Ромен
Роллан, Бальзак, Гюго, Золя, Диккенс, Анатоль Франс, Генрих и Томас Манны,
Шекспир, Чехов, Толстой, Бунин, Куприн… На самых крайних стеллажах виднелись
яркие томики детективов и фантастики. Похоже, тут жил совершенно ненормальный
книголюб, скупавший все содержимое лотков и магазинов.
– Твоя комната следующая, – пояснила Тина, – извини,
придется через мою ходить, но я работаю сутками, в двух местах, часто
сталкиваться не будем.
Я втиснулась в крохотную комнатенку. Именно в такой я
прожила много лет и знаю ее размеры: ширина – метр девяносто, длина – два
семьдесят пять. В каморке стоял раскладной диван, вернее, софа с подушками,
ужасный гардероб, больше всего похожий на поставленный стоймя гроб, и
ободранная тумбочка, царапины и потертости на которой чья-то рука аккуратно
замазала йодом. Впрочем, в квартире было очень чисто: на полу ни пылинки, занавески
хрустят от крахмала, а постельное белье, которое Тина вытащила из шкафа, было
безукоризненно выглажено.
Поджидая, пока на газовой плите вскипит огромный,
жутковатого вида эмалированный чайник, я пробормотала:
– Похоже, ты не всегда работала поломойкой.
– Правильно, – улыбнулась Тина. – Вообще говоря, я филолог,
всю жизнь просидела в НИИ советской литературы, даже кандидатскую защитила, по
Серафимовичу.
– Это кто такой?
– А, – отмахнулась Тина, – не забивай себе голову, писатель
из соцреалистов, состряпал роман «Железный поток», сейчас про него все
благополучно забыли.
– Как же ты оказалась на Курском вокзале?
