– Не очень хорошо, – слабо кивнул мужик, – прямо в глазах
потемнело, наверное от духоты. Бога ради, Даша, принесите стакан воды. В буфете
небось очередь, тут туалет есть, если выходить не в фойе, а в боковую дверь,
можно и из-под крана налить, – и он протянул мне складной стаканчик.
– Сейчас, сейчас, – засуетилась я и выскочила в маленький
предбанничек, который отделял директорскую ложу от общего коридора. Наверняка
тут имеется капельдинер. Этакая женщина в форменном костюме и с пачкой
программок в руке.
В крохотном тамбуре не было никого из лиц женского пола,
только у окна стоял мужчина, одетый в темно-синий костюм не слишком хорошего
качества.
– Простите, – обратилась я к нему, – вы не видели тут
дежурную?
– Хотите программку купить?
– Нет, мне нужна женщина, которая смотрит за порядком в
ложе.
– Здесь работаю я.
– Простите, где можно взять воду?
– В буфете.
– Тут где-то есть туалет.
– Вы собираетесь пить из-под крана?!
Я внимательно поглядела на парня. Странный какой, очень
бледный, лоб потный, руки дрожат.
– Нет, конечно, просто моему спутнику плохо с сердцем.
Мужчина протянул мне маленькую бутылочку минералки, которую
держал в руке.
– Держите, сейчас дам валокордин, он у нас тут на всякий
случай рядом. – Не успела я моргнуть, как он сунул мне пузырек: – Вот,
пожалуйста.
Я вошла в ложу и спросила:
– Сколько капель вы пьете обычно?
– Обычно я ничего не пью, – попытался улыбнуться Стас. –
Здоров, как бык.
Ему явно было плохо. Цвет щек синюшный, на лбу выступили
крупные капли пота, глаза обведены черными кругами. Я повертела в руках
пузырек.
– Сколько вам лет?
– Больше сорока, а что?
– Просто я слышала, будто количество капель валокордина
должно совпадать с числом прожитых лет. Давайте остановимся на четырех
десятках?
Стас согласно кивнул и покорно выпил прозрачную пахучую
жидкость, а потом залпом опустошил бутылку, на дне осталась пара капель. Я
взяла пустую бутылочку, пузырек и вышла в предбанник, чтобы отдать служителю.
Но мужчина в синем костюме словно испарился. Тут прозвенел звонок, маленькое
пространство мигом наполнилось людьми, народ потянулся в ложу. Я сунула
лекарство и пластиковую емкость в свою сумочку, верну капли после концерта, а
бутылку выброшу в урну. Пробравшись на свое место, я хотела было спросить у
спутника, не стало ли ему легче, но тут грянула бравурная музыка, и я
уставилась на сцену. Второе отделение было намного лучше, потому что в нем
принимала участие молодая певица с мощным меццо-сопрано. От девушки волнами
исходила энергетика, чувствовалось, что она талантливый, яркий человек, поэтому
зал замер, изредка взрываясь бурными аплодисментами.
Пару раз я бросала взгляд на Стаса. Наши места были
последними в ряду, и мой спутник сидел, привалившись к стене с закрытыми
глазами. Лицо его было спокойно, похоже, Комолову стало намного лучше, и он
наслаждался чудесным пением. Сейчас, прокручивая назад ленту событий, я
искренне удивляюсь: ну почему, увидав его, бледного, с сомкнутыми веками, я не
подняла шум? Но справа от меня сидела дама, а чуть впереди покачивалась в такт
пению пожилая пара, и все как один с закрытыми глазами. Отчего я не насторожилась,
когда в перерыве между ариями Стас не начинал бурно хлопать в ладоши? Ведь зал
заходился в овации, но люди, находившиеся в ложе, даже и не думали
аплодировать. Наверное, среди тех, кто получает контрамарки в директорскую
ложу, считается дурным тоном столь откровенно выказывать восторг. А главное, я
не ждала ничего плохого, представьте теперь мое удивление, когда после
окончания концерта Стас даже не шелохнулся.
Я подумала, что он все еще во власти мелодии, и тактично
подождала пару минут. Но когда ложа опустела, не выдержала и осторожно
коснулась плеча Комолова:
– Стас, кино закончилось.
Ноль эмоций. Я ухмыльнулась. Прикидывался ненормальным
меломаном, не захотел пропустить концерт даже в день, когда его бросила жена,
и, пожалуйста, заснул!
Я потрясла Стаса:
– Просыпайтесь, пора домой.
Ответа не последовало. Тут в ложу заглянула женщина, лет
пятидесяти пяти, одетая в темный костюм.
– Прошу вас, – безукоризненно вежливо, но твердо сказала
она, – толпа на лестнице рассосалась, можно пройти на выход.
Я улыбнулась:
– Понимаю, конечно, что глупо, но мой спутник заснул, вот я
пытаюсь его разбудить.
Служащая мягко улыбнулась в ответ:
– Подобное случается чаще, чем вам кажется. Не так давно,
например, один очень большой начальник, депутат из демократов, не стану вам
называть его фамилию, заснул в этой ложе прямо во время концерта Плетнева.
Представляете, за роялем гениальный пианист, за пультом не менее гениальный
Спиваков, а из директорской ложи слышны раскаты молодецкого храпа. Уж жена его
толкала, толкала, еле добудилась.
Она помолчала и добавила:
– Вообще принято считать, что интеллигентный человек обязан
читать Достоевского и слушать классическую музыку. Но посмотрите в метро,
что-то все держат либо Маринину, либо Головачева. А насчет музыки… Знаете,
сегодня в этом зале больше половины сидело тех, кто пришел из-за престижности
мероприятия. Все-таки Анна Ветрова пела, она редко балует московских
поклонников.
– Почему? – удивилась я.
Капельдинерша грустно ответила:
– Московский соловей, так зовут ее в консерватории, давно
улетел на Запад. Анечка поет теперь на лучших сценах мира, наше государство не
хочет платить денег талантливым людям, считается, что выступать в Большом зале
огромная честь, но ведь людям хочется кушать! Вот и уезжают, кстати, я помню
Анечку студенткой, бедной провинциальной девочкой, которая поставила перед
собой цель взобраться на вершину музыкального олимпа. Следует признать, Аня
преуспела, она фантастически трудолюбива. Талант, конечно, хорошо, только он
должен идти рука об руку с усердием. Знаете, сколько я перевидала молодых людей
с уникальными задатками, которые исчезли в никуда? Не хотели трудиться и сгинули,
а Аня при довольно скромных возможностях превратилась в звезду. Впрочем,
извините, разболталась, давайте будить вашего спутника.
