Но лекарство помогло. Собака вновь обрела твердость походки
и определенную бойкость, одна беда, наша ласковая Черри стала сердитой, а по
отношению к посторонним даже суровой, и еще недели две назад у нее заболели
уши, и она не переносит, если кто-то их касается.
– Не трогай! – выкрикнула я.
Но милиционер уже опустил руку на голову Черри и,
естественно, задел ухо. Не издав ни звука, словно крокодилица, вышедшая теплой
лунной ночью на охоту, пуделиха клацнула зубами и принялась рвать брюки
участкового.
Андрей Иванович, забыв, что является солидным человеком при
исполнении служебного задания, совершенно по-бабьи завизжал. Снап, решивший,
что ему предлагается новая, захватывающая игра, взвыл от восторга и вцепился во
вторую форменную брючину. Я бросилась оттаскивать псов, но не рассчитала ширины
прихожей и сбила вешалку. Деревяшка, украшенная стальными крючками, рухнула
вниз и пребольно стукнула Черри. Пуделиха, очевидно, решила, что враг нанес ей
очередной удар, и еще сильней заработала зубами. Испуганный паренек рванулся в
квартиру, я попятилась. Участковый споткнулся о вешалку и шлепнулся сверху.
Черри испытала восторг и утроила усилия. Хучик, оказавшийся в самом низу,
заверещал от обиды. Альма, нежно любящая мопса и чувствующая себя хозяйкой,
пришла в полное негодование и наступила когтистой лапой на голову бедного
участкового. Андрей Иванович испустил жуткий вопль.
Лучше бы он этого не делал, потому что Банди, преспокойно
наблюдавший за происходящим, перепугался. Наш питбуль до потери пульса боится
резких, внезапных звуков.
Раздалось журчание. Почувствовав сквозь остатки брюк лужу,
Андрей Иванович вновь заорал. Я, беспомощно размахивая руками, отпихивала от
него собак.
– Нет, это что за дрянь получается, – раздался пьяноватый
мужской голос, – выходной, людя’м отдохнуть охота, а вы тут драку затеяли!
Неожиданно собаки бросили свою жертву и унеслись в комнату.
– Безобразие, – орал дядька, покачиваясь, – ща милицию
позову!
Андрей Иванович кое-как сел, выудил из груды поваленных
вместе с вешалкой вещей фуражку, нацепил ее на себя и сердито сказал:
– Не блажи, милиция уже тут!
Недовольный шумом сосед мигом захлопнул рот с черными
обломанными зубами и пробормотал:
– Ага, ясненько, извиняйте тогда, думал, смертоубивство
идет, народ мебелью бьется.
– Ступайте по месту прописки, – рявкнул участковый, вставая
на ноги.
Сосед разинул рот да так и ушел, покачивая головой. Я едва
сдержала смешок. Паренек выглядел колоритно. Сверху как настоящий милиционер:
фуражка, рубашка, галстук и китель. Правда, все измятое, а самовяз разболтался,
ну да это ерунда по сравнению с тем, как выглядит нижняя часть.
Если сказать честно, от брюк ничего не осталось. Вернее, еще
десять минут назад выглядевшие безукоризненно вычищенными и отглаженными,
сейчас они напоминали удлиненные шорты, такие, в каких любят ходить подростки,
неровно обрезанные на уровне колен. Зато ботинки участкового из тяжелой, плохо
гнущейся кожи выглядели великолепно, сверкали словно лакированный паркет.
Очевидно, Андрей Иванович аккуратный мальчик и тщательно чистит обувь перед
выходом из дома.
– Это что же такое, а? – растерянно спросил он. – Как же мне
теперь на улицу?
Я боролась с приступом некстати навалившегося смеха.
Действительно, при фуражке и в «бермудах», не солидно как-то!
– Делать что? – вопрошал участковый.
Скорей всего, он приятный, незлобивый, хорошо воспитанный
мальчик, не орет, не размахивает табельным оружием, не обещает посадить меня, а
тихо расстраивается. И как только такой оказался в районном отделении!
– Ты какой размер носишь?
– Ну, сорок шесть.
– Иди в ванную.
– Зачем?
– Давай, давай, – велела я и пошла в комнату.
Через десять минут Андрей Иванович, облаченный в Манюшкины
джинсы и мою футболку, пил кофе на кухне. Если в брюки он влез молча, то от
первой предложенной маечки, белой в розовый цветочек, отказался наотрез.
– Не-а, такое не надену, буду как голубой выглядеть.
Я не стала настаивать и быстренько притащила черную тишортку
с белой надписью.
– Эта сойдет, – повеселел Андрей Иванович.
Потом, слегка покраснев, участковый принял в дар энную сумму
на новые брюки и расслабился.
– Тебе сколько лет? – не утерпела я.
– Двадцать, – ответил Андрей Иванович, засовывая в рот
конфету. – После армии пришел, хотел в институт поступить, да срезался. Вот,
двинул пока в милицию, ничего хорошего, собачья работа. Да вы наплюйте на
соседей, тут не дом, а, извините, помойка, вечно друг на друга кляузничают. Кто
по субботам ремонт делает, кто жильцов пустил, кто стену в квартире снес. Чуть
что, мигом ко мне, надоели до жути.
Я обратила внимание на то, что стиральная машина завершила
цикл, и встала: нужно открыть дверцу. Полежит в барабане мокрое, потом не
разгладишь, а домработницы у меня тут нет, придется самой водить утюгом по
скомканным тряпкам.
Андрей Иванович, окончательно расслабившись, наслаждался
вкусным, сваренным кофе и по-детски откровенно рассказывал о тяготах своей работы.
Я слушала краем уха. Руки встряхивали белье и развешивали его на веревках, мозг
не переставал удивляться. Ну кто взял это незлобивое, чуть глуповатое существо
на должность участкового? Неужели у нашей милиции настолько остро стоит
кадровый вопрос? Да Андрей Иванович походит на борца с преступностью, как я на
спортсмена-штангиста.
– Ой, на пол сыплете, – заботливо воскликнул парень.
Я глянула на протертый линолеум и обомлела. Из выстиранной
футболки дождем сыпались банкноты – зеленые доллары и разноцветные рубли.
– Это что? – изумленным голосом пробормотал юноша.
Я постаралась взять себя в руки. Что, что! Свидетельство
моей крайней забывчивости! Все сомневалась, куда сунуть «золотой запас»,
носилась по крохотной квартирке с пакетом денег, взятых из банка, а потом,
решив, что это самое надежное место, сунула «кассу» в барабан «Канди». Потом,
естественно, забыла, да и как все упомнить, если голова занята решением важных
задач, и включила стирку, хорошо хоть без кипячения!
– Это деньги, я их отмываю, в том смысле, что просто стираю
порошком.
Брови Андрея Ивановича подползли к челке.
– Зачем?
