Тамара Павловна продолжала удивляться. Вадим вроде трезвый,
а шатается, отвечает невпопад, глаза подозрительно блестят… По всем признакам
пьян, но запаха-то нет! Потом настал день, когда, вытряхивая помойное ведро,
она обнаружила странный кулечек из плотной коричневой бумаги. Недоумевая, что
это такое, женщина развернула пакетик и увидела несколько использованных
одноразовых шприцев.
Уж как ни была наивна Тамара Павловна, только даже она
сообразила, в чем дело. Вне себя от негодования, она принесла шприцы домой,
положила их в кухне на стол и впервые в своей жизни устроила детям разбор
полетов.
Сначала Карина тупо молчала, потом разрыдалась и пустилась в
объяснения. Оказывается, в последний год у Вадима плохо продвигалась работа.
Философский труд буксовал. Чтобы подстегнуть мозг, парень попробовал «экстази».
Результат впечатлил, всю ночь он просидел у письменного стола, не ощущая
усталости. Через некоторое время «экстази» перестал оказывать нужное действие…
В общем, спустя двенадцать месяцев после первого приема наркотика Вадим плотно
подсел на героин.
Естественно, Карина была в курсе дела. Чтобы обеспечить
муженьку необходимую дозу, жена распродала сначала нехитрые украшения, а потом
спустила все накопленные Тамарой Павловной средства на «черный день». Чего было
больше в этом поведении? Рабской любви или глупости?
Поняв, что теща в курсе происходящих событий, Вадим перестал
стесняться, и в доме начался ад. Те измученные люди, в семье которых имеются
родственники-наркоманы, поймут бедных женщин, оказавшихся один на один с
несчастьем. Забившись вечером под одеяло, Тамара Павловна с тоской вспоминала
то время, когда Вадим сидел за письменным столом, изображая из себя философа.
Сейчас бы она все отдала, чтобы зять вновь принялся за рукопись, носила бы ему
чай и свежепожаренные оладьи…
Но возврата к прошлому не было. О написании книги парень
давно забыл, вся жизнь его теперь превратилась в цепь одинаковых событий: поиск
денег, укол, кайф, поиск денег, укол, кайф, поиск денег, укол, кайф…
«Уж докололся бы до смерти, – подумалось как-то раз Тамаре
Павловне, уставшей от того, что все заработанные деньги исчезают, словно в
черной дыре, – похоронили бы по-людски, отплакали и успокоились». Будучи
женщиной верующей, истинной христианкой, Тамара Павловна испугалась, побежала в
церковь и стала просить у господа прощения за греховные мысли, только они все
равно лезли в голову. А потом случилось то, что случилось.
– Представляю, что пришлось вам пережить! – сочувственно
сказала я.
– Нет, – покачала головой хозяйка, – такое трудно понять
человеку, который не испытал подобного ужаса. Впрочем, и слава богу, что не
знаете. Как мы с Карочкой умом не тронулись! Хотя господь дает каждому
посильный крест. Значит, создатель посчитал, что я и дочь можем вынести такое
испытание. Но было трудно, ох как трудно!
Она замолчала, потом тихо добавила:
– Человек суетен, все на других оглядывается. Знаете, что
оказалось самым тяжелым?
Я покачала головой.
– Нет.
– Сделать так, чтобы соседи не догадались, – пояснила Тамара
Павловна, – у нас тут все про всех известно, скрыть ничего невозможно. Через
три дома Ольга Кокошенова живет, ее бабка еще до войны в магазин влезла и ткань
на пальто украла. Представляете, сколько лет прошло с тысяча девятьсот тридцать
девятого года, а? Так наши Кокошеновых до сих пор уголовниками кличут. В
маленьком поселке свои правила, это не Москва. Вот и старались мы с Карочкой
изо всех сил, чтобы слушок не пополз, делали вид, будто полный порядок дома.
– Вам это удалось, – решила я подбодрить Тамару Павловну, –
вот, например, Галина Феоктистовна из гардероба консерватории, похоже, она не
слишком добрый человек, и то с завистью рассказывала мне, как вы ее в гости
позвали, какой у вас замечательный зять, подменяет, когда болеете, шубу жене
купил…
– Я так сразу и поняла, что вы мама Сони, – вдруг ответила
Тамара Павловна, – только я зла на нее не держу.
Глава 27
От неожиданности я дернула рукой и уронила на пол пустую
чашку. Толстая фаянсовая кружка не разбилась, просто свалилась набок.
– Э-э-э, – протянула я, – ну при чем тут какая-то Соня? Мне
творог нужен, яички тоже, хорошо бы покрупней, с темной скорлупой, белые мне
меньше нравятся. Спасибо, Галина Феоктистовна подсказала ваш адресок. Раньше-то
я на рынке брала, только там обманывают, несвежее подсовывают.
Тамара Павловна неожиданно взяла своей широкой сухой ладонью
мою руку.
– Милая, я понимаю вас, как никто другой. Но не надо
скрывать, у Вадима есть фото, погодите, я спрятала, чтобы Карина не дай бог не
нашла, она-то, дурочка, до сих пор своего супруга прекрасным принцем считает!
Подождите секундочку.
Легко поднявшись, она ушла в глубь дома, я осталась сидеть у
стола, на котором лежал недоеденный батон и стояла полупустая масленка, в
полном недоумении.
– Вот, – донесся из-за спины голос, – держите.
Передо мной оказался снимок веселой компании. Несколько
мужчин и женщин стоят около мангала, на котором лежат шампуры с картинно
красивым шашлыком. Три женщины и двое мужчин плюс огромная лохматая кавказская
овчарка.
– Узнаете Соню? – ткнула пальцем в худенькую, бестелесную
девочку Тамара Павловна. – А это Вадим.
Я перевела взгляд на парня, меньше всего походящего на
ученого и писателя, занятого философскими размышлениями.
Крупное, даже полное тело, пухлые щеки и «негритянские»
губы. Даже на фотографии было видно, как красиво у него блестят волосы и глаза,
а цвет лица у Вадика был как у младенца, нежно-розовый, персиковый. У меня не
получится такой, даже если намажу на морду всю продукцию «Диор».
– Рядышком вы, – спокойно продолжала Тамара Павловна, – я
вас мигом узнала.
Около Вадима вполоборота стояла худощавая кудрявая брюнетка
в джинсах и ярко-зеленой майке. Нас и впрямь можно было посчитать похожими, а
если учесть, что на фотографии виднелся только профиль дамы, то становилось
понятно, отчего Тамара Павловна ошиблась.
– Давно жду, что приедете, – продолжала тем временем
хозяйка, – неужто, думаю, ей не интересно, из-за кого с дочерью несчастье
произошло.
– Вы очень прозорливы, – пробормотала я, – только я не
Сонина мать, а ее тетка. Мать до сих пор в шоке.
Тамара Павловна вздохнула:
