Эгиббарды внимательно следили за его движениями. Легкость, с которой он просунул ноги в дыры, вызвала одобрительные кивки – хотя чего тут сложного? Дар вдруг почувствовал укол тревоги: не было ли это ловушкой какого-либо сорта? Однако в неглубоких ямках, чуть выше щиколоток, ногам было прохладно и даже приятно. Мучимый нехорошим подозрением, он вытащил одну ногу – но нет, ничто его не держало…
Отворилась дверь, быстрые тени скользнули вперед, поставив перед каждым из присутствующих поднос. Перед Даром оказался стакан из мутного стекла, полный темной жидкости. Эгиббарды тут же подняли свои стаканы, внимательно глядя на него.
– Дроба Сердца Клана! – голос Отхон-рати зазвучал возвышенно и строго. – Атсинбирг сделала ее специально для сегодняшней встречи.
– Атсинбирг вокруг нас и внутри нас! – громко произнес сзади голос-рокот.
– Атсинбирг вокруг нас и внутри нас! – вскричали все остальные и начали пить.
Дар поднес свой стакан к лицу. Запах был знаком, дроба пахла так же, как и та, что ему наливал Ходват в деревянный стакан на стоянке в разрушенном Изир-доре или Отхон-рати за вчерашним угощением. Это был приятный напиток, и Дар, не сомневаясь, осушил его до конца – пусть будет «беседа откровений»!
Но жидкость оказалась иной.
Такая же кисло-сладкая, как и вчера, сегодня в ней был странный вяжущий оттенок и какое-то обжигающее свойство. Он с трудом допил, заглотил ее, оторвав от себя стакан и тяжело отдышавшись. В горле и желудке полыхнул пожар. К счастью, это длилось недолго, сменившись растерянным расслаблением.
Дар с опаской прислушивался к себе – уж не отравили эгиббарды? Но болей не было никаких. Только странности. Вместо желудка Дар вдруг начал чувствовать ступни и лодыжки ног.
Ощущение влажности в подошвах превратилось в покалывание, словно они касались крошечных угольков остывающего костра. Это не было больно, но чувство было насыщенным. Требовались усилия, чтобы делать вид, будто ничего не происходит… Была ли у этого покалывания объективная причина или следствие его нервозности? Дара так и подмывало вытащить ноги и проверить. Но ведь видел же он своими глазами – «окна ног» были пусты!
Старейшины с интересом взирали на него. Дар понял, его нервозность не осталась незамеченной и даже была воспринята эгиббардами благостно.
– Итак, Безродный воин, – прогремел голос-рокот.
Этот обладатель глубокого баса располагался позади, за спинкой каменного кресла. Вслед за его словами ум Дара попытался обратиться к нему, но стал неповоротлив, он как-то извернулся и застыл. Рокочущая интонация эгиббарда необычно сложилась в ухе, словно завитый сам в себя цветок. Слова задрожали и стали гулко повторяться, цепляясь сами за себя – «безродный воин… безродный воин… безродный воин…».
– …чей латнир лишен любых знаков и не знающий, что такое родительница-Атсинбирг… – продолжал тем временем говорящий, – …мы начинаем «беседу откровений»!
Но в ушах застряло это «безродный воин», крутилось так и этак, не пуская внутрь новые слова. Следующие фразы бессмысленно накладывались поверх, закручиваясь, дрожа, бесконечно повторяясь далеким эхом…
Вдруг уши пробило – в воздухе загудело пение, монотонный величественный звук; тянущийся на одной ноте. Звук шел со всех сторон, вытягиваясь в однообразный суровый речитатив, но Дар был не в том состоянии, чтобы осознавать слова.
«Так, – подумал Дар заторможенно. – Все остальное было только прологом…»
Тяжело напряглось пространство – он почувствовал это кожей. Восемь пар глаз уставились на него, Дар словно повис на огненном перекрестье этих жадных взглядов. Он попытался пошевелиться, но тело больше не слушалось. Ступни онемели, покалывание почти прекратилось, уступив место бесчувствию.
Повторив четырежды один и тот же оборот, тон пения стал снижаться, стихать.
– Все ли мы слышим отбив Безродного воина? – шипящим ветром пронесся голос Отхон-рати, легко пробиваясь через мешанину в его ушах. Казалось, звук этого шепота проходит через стены навылет.
– Да…
– Да…
– Да…
– Да-да-да-да…
Сидящий прямо перед ним старик поднял лицо. Его глаза блестнули так, что Дар почувствовал головокружение. Блеск этих глаз был сильнее, чем просто отражение света. И это не было отражением. Глаза эгиббарда чуть заметно светились зеленым!
Дар ощутил физическое давление на центр грудной клетки. Теперь онемело уже и лицо. Мышление сделалось вялым, сонным. Должно быть, дроба все же была отравлена. Ум еще цеплялся за эти темные фигуры на тронах, но сознание уже безвольно соскальзывало в сон…
* * *
…Он был размыт, растворен в вязком мягком хаосе. Его что-то обволакивало, обнимало, и сам он обволакивал, обтекал, растворялся. Им владело невероятно приятное состояние – продолжения себя во все стороны… Где-то рядом было что-то колоссально большое, как ослепительный нежный центр растворения, громоздкое и заботливое, и вокруг него тек, неторопливо наматывался огромный мягкий поток – неспешно, неотвратимо, изумительно… Он был частью этого потока, и у него не было тела. Не было того, что послушно воле… Он был частью потока, частью мягкости, частью всего… Странно, что он мог еще думать… Думающая пустота… Размышлять было лениво. Ведь он не был один – он разлит, размешан. Он – часть, компонент, ингредиент чего-то исполинского, пушисто-мягкого, вязкого, мирного…
Какая-то часть внутри его не хотела спать, поддаваясь бесконечно мягкой пустоте. Она вытеснилась наверх, подобно капле воздуха, выскользнувшей сквозь густую жидкость к поверхности. Он наткнулся на нее, неожиданно и больно – как на иглу в пухе. Это было чувство опасения, жгучего трепета…
Ему надо было чего-то опасаться?
Вспыхнул острый страх.
Страх заставил осознать свою отдельность, все еще растворенного в этом вязком хаосе. Он с ужасом ощутил, что его можно выделить из общего мягкого потока, выцедить и растерзать… Пришло состояние страшной беспомощности, невыразимого отчаяния. Затем что-то будто надломилось в нем, треснуло, и некая скрытая дотоле часть его существа выглянула в пролом – на него дохнуло тяжелой мощью, могуществом, холодной неотвратимостью… Эта мощь рванула его, насквозь выдирая из клейкой вязкости, из мягкого обволакивающего потока, возвращая к сухой, концентрированной, колкой индивидуальности.
В следующий момент Дар уже осознал себя в полутемном помещении, бессильно распластавшимся на стуле. Мир вокруг расплывался и подрагивал, будто Дар смотрел через воду. Осознание окружающего наваливалось толчками. Потребовались усилия, чтобы вспомнить это место, этот полутемный зал. Но холодное могущество не останавливалось, дробя цельность вязкого состояния на несвязанные между собой, тающие, как дым, лоскуты.
Он был в зале Большого Круга.
Во рту отчетливо ощущался кисло-сладкий, чуть вяжущий вкус недавно выпитой дробы…
