– А кошки, говорят, видят призраков и духов, – еще тише продолжил подопечный. – Когда ничего не происходит, в комнате никого больше нет, а они смотрят на что-то…
– Satis
[159]
! – оборвал Курт, воспрещающе вскинув руку, и встряхнул головой, отгоняя невнятный морок, пробирающийся в мысли вслед за словами. – Вылезай из дебрей и меня туда не втаскивай. Сейчас не время припоминать народные сказания.
– А по-моему, самое оно, – буркнул подопечный. – И время, и место… Так что мы будем делать?
– Поступать, как некогда Господь Иисус и апостолы, – с показной бодростью отозвался Курт и, спрыгнув наземь, пояснил: – Ножками, ножками. В любом случае, мы ведь не собирались разъезжать по домам верхом.
– А жаль, – тоже спешившись, недовольно отозвался Бруно. – Я бы – с удовольствием. И не только верхом, но и в сопровождении трех экзорсистов, тридцати человек охраны и пары десятков инквизиторов с факелами. А лучше не въезжать вовсе и расстрелять это место скорби горящими стрелами с расстояния. С приличного расстояния, – подумав, уточнил он; Курт усмехнулся, бросив плащ поперек седла.
– Неофит, – заметил он одобрительно, заряжая арбалет, – усердней обер-инквизитора. Приятно видеть, что сомнения, одолевающие твою бедную душу, покинули тебя и уступили место идеям праведным и благочестивым.
– Я слишком хорошо познал вчера, чем эти сомнения оборачиваются, – отозвался помощник, и Курт помрачнел, замерев на мгновение с заряженным оружием в руке, смотрясь в кривое отражение на гладкой поверхности хищно блестящих болтов, один из которых еще вчера был в крови и мокрой земле.
– Ну, вот что, – выговорил он, с усилием оторвав взгляд от арбалета и глядя на границу сухой травы мимо лица подопечного. – Теперь всерьез, Бруно. Я понятия не имею, что нас может ожидать там. Возможно, открыв дверь одного из этих домов, мы попросту перестанем существовать, а что случилось, поймем уже на том свете. Или на нас выпустят очередного Крысолова, более удачно освобожденного этим Бернхардом во время оно. Или какую-нибудь жуткую сущность, в лапах которой мы начнем завидовать вчерашнему страдальцу; в этом смысле слово «демонолог» навевает разные мысли, одна другой любопытнее… Я – должен туда идти. Тебе в последний раз предлагаю остаться. Не произнесу даже в мыслях ни единого упрека, если ты так и решишь – это, в конце концов, не твоя работа.
– Чтобы все почести потом тебе одному?.. – фальшиво улыбнулся подопечный и, посерьезнев, неловко передернул плечами, поправляя сбившуюся суконную куртку: – Duo sunt exercitus uni
[160]
, если не врут… Идем.
– Ну, что ж; как знаешь, – вздохнул Курт, кивнув, и сделал шаг вперед, замерев у предела коричнево-серой суши, глядя на явственно видимые у крайнего домика четыре черных, припорошенных давней пылью столба. Бруно встал рядом, тоже не заходя за границу иссохшей земли.
– Как полагаешь, – спросил он тихо, – этот Бернхард может знать, что мы здесь?
– Я бы сильно удивился, окажись это не так, – так же неслышно откликнулся Курт, – однако идти все равно надо.
– Будем надеяться, он тупой, – пробормотал подопечный, безуспешно пытаясь возвратить хотя бы ту поддельную оживленность, что была еще минуту назад. – Или спит. Ведь спят же иногда даже малефики?
– Боюсь – трудятся круглосуточно, – с такой же напускной хмурой беззаботностью возразил Курт. – Попросту горят на работе… – и, решительно выдохнув, шагнул вперед, хрустнув серыми ломкими травинками.
Лицо царапнул сухой черствый воздух, на миг перекрыв дыхание; он встал на месте, стиснув приклад до боли в пальцах и слушая тишину вокруг – мертвенную, как и все в этом опустелом обиталище.
– Птиц нет… – одними губами проронил Бруно, тоже ступив следом; его шаги прозвучали громко, точно по битому стеклу, и Курт невольно поморщился. – Они первые должны бы были поселиться…
– Словом, имеем в виду, что здесь всё не так, – оборвал он, сделав еще один шаг, и кивнул вперед: – Начинаем с начала. С крайнего дома и дальше.
– Думаешь, в одном из них…
– Не думаю, – согласился Курт, не дослушав. – Однако ad imperatum
[161]
полагается проверить, ибо, когда меня после спросят, осмотрел ли я все и уверен ли, что в одном из них под столом не спрятался ведьминский consilium
[162]
, я должен с чистой совестью сказать «да». Посему – вперед.
– Вперед так вперед… – тяжело вздохнул подопечный, с неохотой трогаясь с места.
Трава под ногами, шепча и крошась, смешивалась с обезвоженной землей, оседая пылью на сапогах и поднимаясь мелкими облачками до самых колен; засохший куст неведомо чего у стены ближайшего домика был серым и присыпанным земляным порошком, как и сама стена, и еще два толстых столба напротив, и ствол дерева подле крыльца. Дверь распахнулась легко, без скрипа, открыв взгляду крохотную комнатку, такую же пропыленную и тусклую; на столе в огромной деревянной миске покоился высохший кочан капусты, съежившийся и ставший похожим на оторванную голову лохматой грязной кошки. Опрокинутый набок табурет лежал у окна, распахнутого настежь; в окно виделись верхушки еще трех столбов у соседнего двора.
– Infernus et os vulvae, et terra quae non satiatur aqua, ignis vero numquam dicit «sufficit»
[163]
… – проронил Бруно, понизив голос до шепота; он поморщился. – Здесь, похоже, с красивостями не возились. Ставили, где придется, по всей деревне.
– Лет восемьдесят, ты сказал, назад… – произнес Курт медленно и прошелся по комнате, осторожно проведя пальцами по столу, поднял и поставил на ножки упавший табурет и выглянул в окно, упершись ладонью в подоконник. – Кустарник под окнами… грядки… Утварь в доме… Попади я сюда, не зная об этом месте ничего, я бы сказал, что всему этому – года два. Дерево рамы не сгнило, не рассохлось… И куст – заметь, посажен человеческими руками. Стало быть, еще с тех времен. А коли уж он не растет больше, должен был уже рассыпаться в прах.
– Быть может, это дом, где после тех событий поселились? – неуверенно предположил Бруно. – Ну, те семьи…
– Которые без вести пропали? – уточнил Курт и, не услышав, как и ожидал, ответа, высунулся в окно по пояс. – Нет. У соседних домов – все то же самое, насколько мне видно из-за оград. Что-то тут братья-конгрегаты намудрили в свое время… Может статься, место – проклято.
– В каком смысле?
– В буквальном, – пожал плечами он, распрямляясь и отряхивая перчатку от пыли. – Возможно, кто-то оказался на костре справедливо и перед смертью успел что-нибудь такое сказать. А может, все, что здесь совершилось, – очередной случай из нашего неприглядного прошлого, и все до единого, погибшие здесь, de facto являются невинно убиенными. Что они говорили перед смертью, можно допустить безошибочно. Знаешь, что такое коллективное проклятье?
