– Я ведь говорил… – начал подопечный; Курт ударил кулаком в землю, прижав правую руку к груди, баюкая, как младенца, и хрипло выдавил:
– Эскулап хренов… чуть в другую сторону не своротил…
– Попроси теперь о чем-нибудь, – предупредил помощник, поднимаясь, и, подав ему ладонь, помог встать, – пальцем не шелохну. Все равно благодарности от тебя не дождешься.
– Спасибо, – едко отозвался Курт, покривившись; подобрав арбалет, помедлил мгновение, глядя в землю, и повторил уже серьезно: – Спасибо. Один – я бы наверняка сорвался сегодня.
– Обнимемся? – предложил Бруно с надеждой; он усмехнулся, перехватив приклад поудобнее, все еще морщась от остатков затихающей боли, и развернулся к церкви:
– Так вот, стало быть, чего ты добивался; а с виду и не скажешь… Двигай-ка порезвей. Что-то там как-то по-нехорошему тихо.
К распахнутым дверям они приближались осторожно, медленно, стараясь снаружи разглядеть, что творится в полутемном нутре за рядами деревянных скамей. Чародея оба увидели с порога – тот сидел на полу, съежившись, забившись в самый дальний угол у ризницы, и, обняв себя за плечи, раскачивался взад-вперед, словно плачущий ребенок, не глядя на приближающихся к нему людей. Курт подступал осторожно, понимая, что больше рядом никого нет, но все равно косясь по сторонам и не опуская оружия; у неподвижного тела отца Юргена он приостановился, наклонившись и коснувшись пальцами безжизненной жилки на шее. Сморщенное тело старика уже похолодело, мертвая кожа стала цвета воска, но ни одного пятна серой плоти или даже просто ожога он не увидел.
– Deus, Deus meus, quare dereliquisti me!.. – вырвалось едва слышно из дрожащих губ чародея; Бернхард поднял голову, но на приблизившихся к нему людей не смотрел. – Ne abscondas faciem tuam a me, ne declines in furore tuo a servo tuo auxilium meum fuisti, ne derelinquas me, et ne dimittas me, Deus, salvator meus!
[204]
– Да заглохнешь ты сегодня или нет?! – ожесточенно прошипел Курт и, даже не пытаясь сдержаться, засветил скорчившемуся на каменном полу чародею затрещину; тот втиснул голову в колени, прикрывшись руками, и лишь повысил голос:
– Ausculta deprecationem meam quoniam infirmatus sum nimis libera me a persecutoribus quoniam confortati sunt super me!
[205]
– едва не плача, выкрикнул Бернхард, и подопечный злорадно ощерился.
– Вот тут ты прав, – отметил он и коротко ударил кулаком в лицо; костяшки попали в скулу, и Бруно затряс кистью, с отвращением глядя на подвывающего человека в пыльных священнических одеждах. – Вот козел юродивый, отмазался. Душу отвел, но больше у меня на это рука не поднимется.
– Бей ногами, – предложил Курт серьезно и, чуть помедлив, употребил свой совет практически, от души саданув чародея под ребра; Бернхард задохнулся, схватившись за живот ладонями, и он подтолкнул чародея носком сапога в бок. – Подымайся, тварь. На выход.
– Vidisti Domine iniquitatem adversum me, – забормотал тот, съежившись еще больше, – vidisti omnem furorem universas cogitationes eorum adversum me
[206]
…
– Я сказал – встать! – повысил голос майстер инквизитор, рванув чародея за шиворот и насильно вздернув на ноги; тот пошатнулся, зажмурившись, когда Курт замахнулся снова, и простонал, по-прежнему не трогаясь с места:
– Dereliquit me Dominus, et Dominus oblitus est mei!
[207]
– Хорошая причина не злить нас, – заметил Курт, подтолкнув Бернхарда в сторону двери. – Шагай, сукин сын, и шагай проворней – моя порция терпения на сегодня вот-вот исчерпается.
– In patientia vestra possidebitis animas vestras
[208]
, – пробормотал чародей, негнущимися ногами ступая к выходу. – In patientia autem pietatem
[209]
…
– Интересно, – задумчиво глядя в согбенную спину, предположил Бруно, – если продолжить, он на каждый тычок или окрик будет выдавать по цитате?
– Мне более интересно, осталось ли в этой голове что-либо помимо вышеупомянутых цитат; только вообрази, сколько информации заключено где-то вот там, – шлепнув ладонью по затылку впереди себя, отозвался Курт; Бернхард споткнулся, едва не упав и ускорив шаг.
– Aperuerunt super me ora sua, exprobrantes percusserunt maxillam meam, satiati sunt poenis meis
[210]
… – чуть слышным шепотом произнес он, и подопечный нервно хмыкнул:
– Отлично. Будет чем развлечься до приезда наших.
– Quis est pluviae pater vel quis genuit stillas roris?
[211]
– тяжело возгласил Бернхард, когда, сделав первый шаг от дверей, ощутил холодные струи на своем лице и, вскинув руки, попытался укрыться ими, как укрывался от наносимых ему ударов. – Quis dedit vehementissimo imbri cursum et viam sonantis tonitrui, ut plueret super terram absque homine in deserto ubi nullus mortalium commoratur
[212]
…
– Любопытно, надолго его хватит? – с неподдельным интересом осведомился Бруно, когда чародей осел наземь, скорчившись на коленях и спрятав лицо в ладонях. – Даже Писание не беспредельно, хотя, конечно, тягомотина еще та…
– Circumdederunt me aquae usque ad animam
[213]
…
– Да заткнешься ж ты, наконец? – раздраженно выцедил Курт, толкнув его ногой в спину, и чародей запрокинулся в жидкий прах под коленями, продолжая бормотать что-то сквозь прижатые к лицу ладони. – Вот пока еще живое доказательство того, что мы – правы, ограждая знание от посягательств на него всевозможных скудоумных любомудров.
