Чуть слышимый, все еще неуверенный смешок, прокатившийся по маленькому темному зальчику, был хорошим знаком, и он продолжил в том же тоне, стараясь не упустить на миг возникшее полудоверие:
– Главное в том, что магистрату я потом ничего объяснять не обязан: тайна следствия Конгрегации, и – выкуси. Как доказал и что нашел – мое дело.
– Хорошо пристроился, – разомкнул, наконец, губы Шерц. – Прям весь в малине.
– Завидно? Давай к нам. Сделаем из тебя пыточный инструмент, будем подсаживать в камеры к малефикам; через час любой запросится на признание. Шерц, мать твою, я вонь твоих портков отсюда чую!
От немудрености и тупости произнесенной шутки стало тошнотворно самому, и, слушая уже откровенный смех, Курт едва не перекривился, припоминая, как когда-то сам покатывался над подобными же безыскусными плодами местного юмора. «Cor dolet, quum scio ut nunc sum atque ut fui»
[34]
… Но как же до омерзения легко вспоминается все это…
– Если б не твоя побрякушка, Бекер… – с невнятной угрозой отозвался тот, не договорив, однако, и уставясь в сторону.
– Да хорош заливать, – с добродушной насмешкой осадил его кто-то, – ты, разве, пузом можешь задавить, а этих, я слышал, учат от десятка вояк враз отбиваться. Правда это?
– Правда, – не дрогнув лицом, соврал Курт, покривив душой лишь самую малость – «отбиваться» учили от пятерых, много – шестерых, ибо, вопреки распространенному мнению, большего количества бойцов в круг подле одного человека попросту не вместится. Кроме того, учили не отбиваться, а бить, однако на этом он тоже внимания заострять не стал.
– Вот где настоящие мужчины, – проворковала дева с недостачей зубов, и одарить ее ответной улыбкой стоило таких усилий, что от напряжения едва не свело челюсть.
– Руки прочь, – настойчиво порекомендовала девица от двери, выглядящая, к удивлению, несколько свежее и имеющая в наличии все прелести, включая полный набор зубов, поразительно чистых. – У тебя вечер забит по самые уши. Майстер инквизитор, допросите меня наедине?
– Ты поосторожней с ним, – заметил Кранц с кривой ухмылкой. – Его бабы кончают на костре.
– Ой, правда? – без особенного испуга уточнила та, и Курт кивнул:
– Правда. Пылкая была штучка… Хотя, я сильно сомневаюсь, что она кончила.
Благодатная тема, подумал он, растягивая в усмешке губы под хохот вокруг. Веселить местных обитателей подобными шуточками несложно, кроме того – нужно, исподволь приучая их к мысли о том, что вот тут, среди них, сидит такой же, свой, с которым можно запросто; вот только какая-то висюлька болтается на шее, но во всем прочем он ничем от них не отличается…
– Недавно тут, – кивнув через плечо на девицу, уже без враждебности истолковал Кранц ее неведение относительно недавних событий, что объяснило также и ее сравнительную опрятность в облике по сопоставлению с прочими.
– Новенькая… – прежним приветливым голосом произнес Курт, пытаясь определить, подошло ли время задать интересующий его вопрос, столь логично укладывающийся в продолжение темы, и осторожно уточнил: – И частенько залетают свежие пташки в эти места?
– Интересуешься девицами?
– Да. Одной из них.
Зародившийся было в тесном зальчике беззаботный гомон утих, и Бюшель, со скрипом опершись на свою стойку, тяжело, шумно вздохнул:
– Стало быть, к делу; так, Бекер?
– Я ж сказал, зачем пришел, – ответил Курт с таким же вздохом, всем своим видом говоря о том, как он доволен просто побыть здесь, среди валяющихся на полу отбросов и кислой вони, однако же – долг зовет… – Ты спрашивал, что я надеюсь тут выловить? Так вот, я надеялся разыскать одну милашку – блондинка, низкорослая, щуплая, вчерашний вечер провела с Финком. Тоже – новенькая. Помнит ее кто-нибудь?
– Я эту сучку помню! – с готовностью отозвалась чистоплотная девица, в мгновение ока пересев к его столу – Курт едва успел заметить, как она оказалась напротив; оценив столь явную готовность к сотрудничеству очередной благосклонной улыбкой, он кивнул:
– Ясно. И чем эта дщерь Евина заслужила такое порицание из уст… Тебя как зовут?
– Мария, – томно отозвалась та, и Курт улыбнулся еще шире:
– М-м, какое непорочное имя…
– Только сама я – страшная грешница, – без каких-либо признаков смущения потупила глаза та, тут же снова подняв взгляд к гостю. – А эта проб…дь – сучка, потому что дрянь редкая.
Логика неколебимая, мысленно усмехнулся Курт, а вслух уточнил:
– Стало быть, ты ее видела. Так?
– Да все ее видели, – вмешался Кранц, потихоньку придвигая свой табурет поближе к грешнице. – Мария с ней поцапалась, вот теперь и бесится… Хотя, конечно, девка была та еще – с норовом. Только вчера тут было, я тебе скажу, весело, и чтоб ее обламывать, ни у кого настроения не было; мы так подумали – если останется, сама поймет, что тут к чему, а если нет…
– Да вы перед ней плясали все, – с непритворной злостью возразила Мария, окинув собравшихся коротким взглядом. – Смотреть не на что, сопля соплей, а еще ходила тут, как на базаре, выбирала себе по вкусу. А эти, – сообщила она доверительно, обратясь снова к Курту, – как кони на продаже – ушами хлопают, копытом бьют, ждут, пока их оприходуют.
– Врешь, сука, – лениво подал голос от столика у двери оставленный Марией ухажер. – На нее и внимания-то не обращали. Ходила – и ходила себе, хрен с ней.
– И никому не стало любопытно, – встрял Курт снова, – что какая-то незнакомая девка ходит тут, высматривает что-то?
– А чего – в магистратских казармах и бабы водятся? – гоготнул грешницын поклонник. – Вот бы глянуть…
– О том, что такое «агент», знаешь? – ласково поинтересовался Курт, и возникший вокруг смех разом утих. – Платишь ей пару талеров, она является в такие вот места, ходит, смотрит… А после одного из вас приходится отмазывать.
– Вот ведь бл…ство… – проронил Кранц тихо. – Так ты всерьез думаешь, что Финка подставили? И баба эта с ним вчера была не просто так? Это она его, типа, высматривала?
– Я ж сразу сказала, что она мне не нравится, – удовлетворенно сообщила Мария, и Курт кивнул:
– Вот об этом и расскажи. Ты с ней, значит, вчерашним вечером повздорила?
– «Повздорила»! – фыркнула та раздраженно. – Я б этой стерве зенки б выцарапала, если б кое-кто меня не утащил.
– Не слишком-то ты сопротивлялась, – заметил ухажер, и та бросила на него уничижающий взгляд:
– С тобой посопротивляешься, кобель похотливый.
– Так в чем было дело? – напомнил Курт; она передернула плечами:
– Да, в общем, ни в чем особенно, просто она меня взбесила. Я к ней знакомиться – она отсела. Спрашиваю, как звать – «не твое собачье дело», говорит. Ну, это еще ничего, бывает же у девушки дерьмовое настроение, верно? Может, она в эту дыру с горя какого приперлась… Я к ней и так, и этак – по-доброму, а она сперва огрызалась просто, а потом так меня послала, как из них вот не каждый сможет. Я ж, мать ее, знаю, каково тут новенькой, да еще и девчонка совсем, малолетка; хотела чисто помочь – ну, там, рассказать, что к чему. А эта с таким видом тут сидела, как будто торговка какая с цветочками – заскочила по делу, и тут же ей обратно бежать надо…
