– Это в самом деле мелочь. – Хальтер помолчал, глядя на фляжку, что все еще держал в руке, и поднес ее к губам снова, приникнув к горлышку на долгих несколько секунд. – Через два дня у него будет… – бюргермайстер запнулся, подавившись словами, и через силу выдавил: – должен быть… был… день рождения. Он хотел в подарок коня. Я сказал – рано. Слишком дорогой подарок… Вот и все.
– И только?
– Да, и только. Иоганн встал из-за стола, не окончив ужина, крикнул, что я считаю его «малышней» и не принимаю всерьез… Знаете, как это бывает… И ушел в свою комнату.
– Как вы обнаружили его отсутствие?
– Как обнаружил – зашел к нему, разумеется, как я еще мог это обнаружить?!
– Успокойтесь.
От того, как холодно прозвучал его голос, Курт едва не перекривился сам; Хальтер выпрямился, вперив в него взор почти ненавидящий, и стиснул фляжку так, что побелели пальцы.
– Не говорите мне о спокойствии, юноша! – прошипел бюргермайстер зло. – Вам не понять, что я испытываю, и попрошу уважать элементарные человеческие чувства!
– Primo, – сумев выдержать пронзающий взгляд бюргермайстера бестрепетно, возразил Курт, – я вам не юноша, а следователь Конгрегации. И прошу не забывать об этом в дальнейшем. Secundo, ваши чувства, как я уже упоминал, в данный момент имеют второстепенное значение, ибо, кроме того, что вы косвенный потерпевший в очередном преступлении, вы – глава этого города, и сейчас должны иметь важность не ваши нервы, а ваши мозги, майстер Хальтер. Кроме чувств отцовских, в вашем арсенале наличествует и чувство долга. По крайней мере, так должно быть.
– По какому праву вы говорите со мной в подобном тоне?! – вскинулся бюргермайстер, однако по тому, какой растерянный взгляд бюргермайстер бросил на молчаливого Керна, было ясно, что упомянутый им тон свое действие все же возымел.
– По праву, данному мне Святой Инквизицией, – окончательно осмелев, отрезал Курт; от злости на блюдущее нейтралитет начальство в голосе прорезалась не ожидаемая им от самого себя жесткость. – А кроме того, я не сказал ничего недозволительного или ложного, а также для вас оскорбительного. Соберитесь, и я хочу слышать в ответ на свои вопросы – ваши ответы, а не истерики или нападки. Итак, пропажу мальчика вы обнаружили утром, войдя в его комнату, так?
Хальтер не ответил, продолжая буравить его взглядом; Курт кивнул:
– Так. Стало быть, вы пришли к нему рано. Это ваше обыкновенное поведение – являться в комнату сына ранним утром?
– Я шел примиряться, – наконец с трудом разомкнул губы бюргермайстер, отведя взгляд в сторону, и приложился к фляге снова, отпив теперь всего глоток. – Мы ссоримся… ссорились нечасто, и я… Словом, я решил предложить ему вроде как сделку – дозволить брать моего жеребца, когда захочет, чтобы учиться владеть седлом, а я подарю ему собственного на двенадцатилетие… подарил бы…
В его горле что-то булькнуло, губы сжались, и Курт поспешно сдвинул брови, вновь приняв строгий облик, не дожидаясь повторных изъявлений горя, каковых снова мог уже не вынести: в одном бюргермайстер был прав – его единственной потерей была смерть родителей в возрасте, уже почти забывшемся, и понять сидящего напротив человека и любого, ему подобного, он не мог, отчего в таких ситуациях ощущал себя несколько не в своей тарелке. Будь Хальтер подозреваемым – вот странность! – нужные слова сложились бы сами собою, и чувства были бы иными. Но сейчас, в эту минуту, когда говорить надо было всего лишь со свидетелем, испытывались лишь раздражение да еще малая толика злости на собственную нетерпимость, ибо именно разум, к коему он призывал бюргермайстера, как раз и подсказывал, что Хальтер имеет полное право минимум на половину всего, что он наговорил, и что в данной ситуации он достоин похвалы уже за то, что не рвет на себе волосы и не швыряется мебелью…
– Возьмите себя в руки, – порекомендовал Курт, вновь чуть повысив голос. – И отдайте флягу, с вас довольно.
На сей раз Хальтер не возразил ни словом, окончательно ошалев от неожиданной жесткости следователя, и он продолжил поспешно, стараясь не упустить момента, все так же чеканно и почти резко:
– Это случалось ранее? Ваш сын уже был замечен в подобных проявлениях недовольства?
– Убегал ли он раньше? – тускло уточнил бюргермайстер, уже не поднимая глаз, и чуть заметно дернул плечом: – Нет. Никогда. Он мог спрятаться на чердаке или в гостевой комнате, куда обыкновенно мы не заходим, но он никогда не уходил из дома. Поэтому вы и застали меня в столь… взбудораженном состоянии. Именно потому, что я попросту не знал, чего ожидать от такой ситуации, потому, что воображал себе разное, и… Но такого представить не мог…
– Да, – отозвался Курт чуть мягче; Хальтер медленно поднял к нему мертвый взгляд, и подумалось невольно, что именно сейчас стало очевидным сходство между ним и тем мальчиком, на чье тело он смотрел чуть более часу назад – быть может, именно из-за этого омертвелого, погасшего взгляда. – Да, – повторил он уже едва слышно, – так бывает всегда. Что бы ни происходило вокруг, неизменно кажется, что беда никогда коснется тебя самого или твоих ближних. Все напасти – словно что-то далекое и мнимое, как дикие племена варваров, о которых слышишь рассказы, но которых никогда не видел и не увидишь. Даже когда это происходит, все равно не можешь поверить… Да, – кивнул Курт снова, увидев недоверчивое удивление в лице бюргермайстера, – я тоже терял родных, майстер Хальтер, и мне ваши чувства не чужды. Именно потому я и прошу вас взять себя в руки: после, когда горе успокоится, когда остынет и станет ледяной коркой на вашем сердце, единственное, что сумеет этот лед растопить, пусть и отчасти, пусть на время, это мысль о том, что виновник наказан. Не скажете же вы, что это не так? Что вас это не заботит? Что мысль о мести сердце не греет?
– Все, что могу, – со сдавленным хрипом выцедил тот. – Любая помощь. Люди, сведения, деньги – все. Наши дознаватели – неучи, это всем известно, а вы сможете, я знаю. Найдите его. Как угодно. Скажите, что я должен сделать, и вы получите это.
– Сейчас вы можете уйти, более мне от вас ничего не нужно – пока. Если в будущем у меня появятся вопросы…
– Хоть среди ночи, – немедленно отозвался Хальтер на его вопросительный взгляд. – Поднимите меня мертвого, если потребуется, только найдите его. Но – его, ясно? Меня не успокоит кто-то, на ком можно отыграться, мне нужен подлинный виновник.
– Разумеется, – решительно заверил его Курт. – Ведь вы лучше кого бы то ни было знаете, насколько добросовестен в расследованиях Друденхаус.
– Дознание ведете вы, майстер Гессе, ведь так? – перебил бюргермайстер и, не дожидаясь ответа, поднялся, уставясь на Керна требовательно и хмуро. – Если мое слово имеет хоть какую-то значимость в этом городе, я желал бы, чтобы и впредь дело оставалось в его ведении.
– Сукин ты сын, – заметил Керн с тяжелой усмешкой, когда Хальтер покинул комнату, и Курт зло огрызнулся:
– От такого слышу.
