– Так правда, значит? – уже чуть смирнее переспросил студент, и Курт, мгновение помедлив, кивнул, позволив себе на сей раз смягчить тон:
– Да. Сегодня нашли еще одно тело. Снова ребенок.
– Чей теперь?
– Мы не знаем.
– Неужто теперь неизвестный кто-то?
От того, какое неподдельное удивление прозвучало в этом голосе, Курт едва не скривился болезненно, исподволь переглянувшись с Бруно. «Я ведь говорил» – увидел он в глазах подопечного и отвернулся.
– Да, судя по платью, девочка из семьи простой – чтоб не выразиться крепче, – подтвердил он, пытаясь уяснить для самого себя, где пропустить грань между поиском возможного свидетельства и выдачей сведений, имеющих касательство к тайне следствия. – Кто ее родители – нам не известно; посему, кстати замечу, если кто слышал, что у кого-то пропала этой ночью дочь около двенадцати лет… Буду благодарен за помощь. И, слушайте, более я сказать не могу ничего – понимаете сами.
Кто-то из студентов неопределенно хмыкнул, и с полминуты царила тишина, нарушаемая невнятными бормотаниями; Курт тяжело вздохнул.
– Это означает, что разговор на эту тему завершен, – пояснил он с преувеличенной дружелюбностью в голосе, и тишина оборвалась, вновь заполнясь прежним тихим гомоном; тяжело вздохнув, он отвернулся к подопечному, но смотрел мимо, в потрескавшийся камень пола. – «Потрошитель»… – повторил Курт тихо. – Теперь и в Кёльне тоже будет своя… как ты сказал там? «Байка»?.. Спустя лет пятьдесят Друденхаус станет выглядеть полным ничтожеством, а зарезанных будет с десяток.
– Уверен, что их ad verbum
[70]
не будет столько?
– Я ни в чем уже не уверен, – отозвался Курт уныло и встряхнул головой, точно отгоняя назойливую муху. – Ты вот что: покуда не сокрылся от наших грешных глаз за монастырскими стенами…
– Отвали.
– Вот теперь узнаю – это тот самый Бруно, – усмехнулся он, тут же став серьезным снова. – Расскажи-ка мне что за история с Крысоловом. Керна здесь нет, придираться некому; рассказывай.
Подопечный передернул плечами, неопределенно махнув рукой:
– Байка, я ж сказал. К прочему, версий этой истории много, а я всех не знаю. Чтоб кратко – дело было так: Хамельн запрудили крысы. Чем этих тварей ни выводили – ничто не действовало, и тут один из горожан заявил, что изничтожит их за солидную плату. По другой версии – он явился в город в странной одежде, как уличный шут, а до тех пор никто его не видел и не знал… Не имею представления, какая из версий правдивее. К тому времени эта мерзость всех достала уж до такой степени, что весь город на такое предложение согласился тут же. Человек тот… то ли сделал, то ли уже имел… флейту, заиграв на которой, приманил всех до единой крыс к себе, после чего увел их к Везеру… это местная речка… и «вверг в пучину». Сам ли вошел в воду, а они за ним, им ли повелел туда сигануть – не знаю, но смысл ты понял. Ну, а когда все кончилось, магистрат велел ему идти со своими требованиями мзды куда подальше – хоть в ту же речку. Есть, впрочем, версия, что на него завел дело местный инквизитор…
– Я бы завел, – заметил Курт понимающе, и подопечный искривил губы в хмурой усмешке:
– Не сомневаюсь. Ну, тот по судам бегать не стал, доказывать что-то там… Он заиграл на флейте снова и ушел из города, а за ним ушли все дети. Одна версия – он увел их «в страну без печалей и горя»…
– Полагаю, как невинно убиенные, они именно туда и попали, – заметил Курт мрачно.
– Вторая – потопил их, как до этого крыс.
– А вот это ближе к истине. Дети… – повторил он чуть слышно, потирая гудящую голову и силясь осознать, отчего вновь поселилась над переносицей эта острая, рвущая боль, – есть ли это следствие бессонной ночи и угощения, полученного в «Кревинкеле», или снова подспудно гложет нечто, что он должен видеть и понимать, но не может ни понять, ни увидеть. – Флейта. И идущие за нею дети… Есть свидетельства того, что это было? Что не просто россказни?
– Понятия не имею, – откликнулся Бруно, не задумываясь. – Никогда не интересовался. Еще с полгода назад на этот твой вопрос я б вовсе расхохотался тебе в лицо. По-твоему, есть связь? Все же – где Хамельн и где Кёльн, если б и было хоть чуть в этом достоверности…
– Сейчас сказать не могу – сам не знаю. Может статься, прояснится что-то, когда наше… юное дарование закончит обход города.
Глава 10
Томас Штойперт вернулся в Друденхаус лишь к вечеру; поправ собственные выводы после зрелища, увиденного им у стен собора, он обошел город полностью – от одних ворот до других и от пустыря до старых кварталов (чего Курт не мог и помыслить, а посему предупредить приезжего эксперта о закрытости тех улиц ему в голову не пришло), откуда его вежливо, но непреклонно завернули прочь. Теперь он сидел в рабочей комнате следователей под их пристальными взглядами, обхватив обеими руками объемистую флягу Райзе, которую тот уже закаялся получить назад неопустошенной. Курт, на время отринув всю свою неприязнь к задаваке с особого курса, говорить старался спокойно и негромко (тем паче, что чрезмерно резкие и громкие звуки отдавались в голове дикой болью, с этого унылого утра так его и не покинувшей), поминутно ловя себя на том, что его начинает сносить на интонации, с какими обращался его подопечный к приходившему в Друденхаус мальчишке Мозеру.
Штойперта мелко лихорадило, и теперь все его невеликие годы были видимы явственнее, чем при первой встрече этой ночью – он и впрямь походил сейчас на мальчишку, который, забравшись на чердак, нежданно обнаружил там скопище всех демонов, каковые известны и не известны роду людскому. Как вывел Курт из выдавливаемых медленно, через силу, пояснений эксперта, исследование города ударило по его неокрепшим нервам не в пример сильнее зрелища, виденного утром. В первый раз ему стало плохо на главной площади Кёльна, где гибель людей имела место относительно давно (миновало уже около трех месяцев), однако сила оставленного ею, как выразился Штойперт, следа возмещала срок давности с лихвой. У старых кварталов случился второй приступ дурноты, и тому факту, что пройти далее ему возможности не дали, выпускник особого курса академии святого Макария был отчасти даже рад. После город раскрывался своему исследователю послушно и изобильно, довершив столь насыщенный день последним ударом, когда тот, вернувшись в Друденхаус, имел неосторожность перед докладом о своих наблюдениях заглянуть в часовню за душевным отдохновением, где напряженность перешла в нервную трясучку: сразу за поворотом коридора коротенькая лестница вела в подвал с помещением допросной и камерами.
– Кроме этого, – бесцветным и безжизненным голосом договорил Штойперт, приложившись к горлышку в очередной раз, – отметить могу лишь пустырь у стены… но и там, убежден, дело не в недавности произошедшего, а в количестве… Еще – места́, для подобных ощущений логичные, вроде магистратской тюрьмы, насколько можно уловить из-за стен… И – еще бойни у окраины; на бойнях хуже всего…
