Книга Пастырь добрый, страница 63. Автор книги Надежда Попова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пастырь добрый»

Cтраница 63

– Нет, не надо, – несколько более жестко, чем приличествовало, оборвал Курт, поспешно сбавив тон: – Я ненадолго, мне сейчас в Друденхаус. Я просто хотел… Марта, я хочу задать тебе несколько вопросов…

– И на них я должна правдиво ответить? – уточнила та; он улыбнулся:

– Извини; уже въелось… Но – да, вроде того. Я заранее прошу простить за то, что подниму болезненную тему, но, кроме тебя, я не знаю, с кем говорить. Понимаешь ли, все мы в Друденхаусе – пришлые, даже и я-то кёльнец только de jure, а на деле и говор местный позабыл, местами приходится задумываться, чтобы понять какой-нибудь оборотец или если собеседник говорит чересчур быстро; а ты местная и всю свою жизнь прожила здесь… Меня интересуют здешние легенды вполне определенного плана – предания, слухи, просто байки, страшные байки, но непременно что-то, связанное с… с детьми. С их похищением, съедением или еще какой пакостью… К примеру, предание о каком-нибудь древнем злодее, который после смерти взял привычку возвращаться… Понимаешь, мое детство прошло как-то мимо всего этого, и у меня довольно рано не стало того, кто рассказывал бы сказки на ночь, а у тебя…

– Им было восемь и девять с половиной, – тихо возразила Марта, все же присев напротив, и от того, что благожелательная улыбка так и не сошла с ее губ, Курт ощутил себя тем самым бестактным сукиным сыном, каковым признали его сегодня подопечный и Штойперт. – В таком возрасте мать старается страшных историй на ночь не рассказывать; я, по крайней мере. Они и днем могли всего этого наслушаться – Дитрих не особенно следил за тем, с какими подробностями пересказывает произошедшее за день; или, быть может намеренно погружался в детали – полагая, что они должны привыкнуть к подобному с детства…

– Прости. Я не хотел тебя огорчить, Марта, правда; но мне и в самом деле не к кому более обратиться. К посторонним не хочется, сама понимаешь…

– Понимаю. Однако навряд ли я смогу тебе сказать то, что ты хочешь услышать; возможно, я просто не знаю чего-то, и какие-то страшные истории бродят среди детей, но о таком обыкновенно с родителями не говорят. Быть может, мои мальчишки по ночам и пугали друг друга чудовищами или бродячими мертвецами, но со мною они своими тайнами не делились… – на миг голос осел, и он раскрыл было рот для очередного извинения, но Марта уже опять улыбалась – все так же благожелательно и сочувственно. – Кроме того, Курт, я сомневаюсь, что в Кёльне существует предание о какой-либо личности, связанной с потусторонним – это место, если так можно сказать, уже занято: все наши легенды вращаются подле собора, и соединены они исключительно с его историей.

– Конец Света наступит с последним камнем в его стенах…

– И прочее, сходное этому, – кивнула Марта. – Сомневаюсь, что кто-то скажет тебе больше. Можно поручиться, что истории, коими друг другу дети портят сон, одинаковы по всей Германии, но это всего лишь выраженные в словах страхи, не более.

– И я так думал… – пробормотал Курт тихо и спохватился, захлопнув рот; она улыбнулась снова.

– Не бойся, я не буду спрашивать, что ты имел в виду, и тебе не придется подбирать слов, которыми, не обидев, можно сказать, что ты не имеешь права «распространяться о подробностях расследования». Я сама все это знаю – живу с этим не первый десяток лет.

– И каково это? – спросил Курт мрачно; хозяйка пожала плечами:

– Ко всему привыкаешь; сам увидишь лет через двадцать.

– Не уверен, – возразил он твердо. – Друзья, семья, дети, близкие – роскошь; не хочу судьбы Дитриха… Скажи, они погибли по его вине? – вдруг спросил он неожиданно для самого себя. – Я все думал, отчего в твоем присутствии он ведет себя так, словно совершил какое-то страшное прегрешение… Прости, – вновь спохватился Курт, увидя, как помрачнел взгляд напротив. – Я лезу не в свое дело; сам не понимаю, что со мной сегодня… Я пойду лучше.

– Нет, постой, – возразила Марта твердо. – Уж коли спросил, я отвечу; не хочу, чтобы ты дурно о нем думал, – знаешь, он ценит твое мнение.

– Да неужто, вот не подумал бы, – пробормотал Курт, глядя в угол; она улыбнулась снова, продолжив:

– И злится на себя за это, а оттого – и на тебя тоже, но искренне желая при этом добра. Просто он не может признать, как я, почему его о тебе забота временами переходит за грань простой помощи старшего сослуживца младшему. Я женщина, и мне проще.

– Жена инквизитора… – смятенно усмехнулся он, пряча глаза. – Разложит по полочкам и замаринует.

– Приходится, – в том же тоне отозвалась Марта и, посерьезнев, продолжила: – Ничего дурного Дитрих не сделал, и его вины в произошедшем нет.

– Однако, не будь он тем, кто он есть, ничего не случилось бы вовсе, ведь ты об этом не могла не думать?.. Вот потому и я не принимаю всерьез идею когда-нибудь иметь кого-либо более близкого, нежели сослуживец или духовник. Прости снова за резкость – как тебя-то угораздило связать свою жизнь с человеком в такой должности?

– Я ведь совсем девчонкой была тогда, – с невеселой улыбкой произнесла Марта, вздохнув без особенного, впрочем, сожаления, – единственный ребенок в семье; что я видела в своей жизни? Кухня, рынок, церковь… И вдруг – этакий широкоплечий красавец при оружии; до размышлений ли мне было? Я даже мига не думала, согласилась тут же. А вот когда он явился к моим родителям… В те времена Конгрегации не опасались, как теперь, – тогда ее боялись до дрожи, до полусмерти; и ненавидели. Когда я увидела, как отец лебезит и заискивает, мне стало совестно, как никогда еще, еще ни разу за всю жизнь мне не было за него так стыдно; Дитрих тоже это увидел, и, так и не добившись внятного ответа, сделал занятой вид и ушел, попросив подумать. И вот тогда-то отец осмелел – чего только о нем мне не было сказано…

– Ты пошла за Дитриха вопреки родительской воле? – не скрывая удивления, уточнил он, не умея вообразить, как эта кроткая, тихая женщина может проявить что-то, хоть отдаленно похожее на упрямство; Марта чуть слышно засмеялась:

– По мне не скажешь, верно?.. И я когда-то была молодой, Курт, а юность ничего не боится, ни родительского гнева, ни молвы. Да, я нарушила волю отца. Тогда он назвал меня невестой палача и велел более не казать носа в его дом, и следующим днем, пойдя на встречу с Дитрихом, я попросту более туда не вернулась; одно его слово – и нас обвенчали немедленно, не интересуясь отсутствием таких мелочей, как кольца или родительское благословение.

– Господи, – невольно покривился Курт. – Пытаюсь мысленно увидеть Дитриха в любовном порыве… Выходит скверно, хотя воображение у меня неплохое.

– Ты говоришь так сейчас, – мягко возразила Марта. – А припомни самого себя всего лишь пару месяцев назад.

– Разница в том, что его ты не привораживала… Или все же?

– Ну, конечно, – улыбнулась она в ответ. – Зачаровала бедолагу до потери рассудка.

– И… что твой отец? Так и не смирился с твоим выбором?

– Увы, – вздохнула Марта, погасив улыбку. – Он не явился на крещение наших детей, не позволял матери со мною видеться и даже к своему смертному одру меня не допустил. Вот тебе первая причина, по которой Дитрих чувствует себя виноватым и старается угадать любое мое желание – пытается возместить мне утраченную родительскую любовь.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация