Эйнштейн как-то сказал, что, на его взгляд, возможно одновременно находиться в двух пространствах, но в различных измерениях. Эти слова приводил отец Меер в качестве ее возражений относительно перевоплощения. Тогда это ее нисколько не поколебало, несмотря на то что великий ученый, любивший музыку, игравший на скрипке и тонко воспринимавший чудеса вселенной, был одним из ее кумиров.
Однако сейчас Меер заново задумалась над этой концепцией. С тех самых пор как она вытерла ноги о несуществующий коврик, но который она видела так же отчетливо, как и свои собственные ноги, в ее представлениях о ложных воспоминаниях появилась первая трещина. Всех знаний Меер о человеческой памяти и действительности не хватало, чтобы объяснить одно это простое действие.
Следует ли из теории Эйнштейна также и то, что возможна передача сознания от одного материального объекта к другому? От человека, находящегося в одной временной зоне, к человеку в другой временной зоне?
— Привет. — Приблизившись к Меер сзади, Себастьян кивнул на витрину, перед которой читал лекцию Джереми Логан. — Вы ее уже видели?
— Я не знала, что вы сегодня будете здесь, — сказала Меер, испытывая странную смесь радости и беспокойства.
— Репетиция у нас только вечером, и я не мог упустить возможность воочию увидеть реликвию, принадлежавшую Бетховену.
— Судя по всему, вы в этом не одиноки, — улыбнулась Меер, указывая на толпу.
— Это очень значительная находка. Так что всем любопытно. Особенно если учесть, что тут замешана Антония Брентано. Речь идет уже не только о музыке, но и о любви. — Он одарил Меер теплой улыбкой, которая, как это ни странно, ее встревожила.
— Пока я не забыл… — Сунув руку в карман, Себастьян достал маленький белый конверт. — Это пригласительные билеты на закрытый концерт, который состоится в четверг вечером. Мне бы хотелось, чтобы вы с отцом пришли. Раз уж вы здесь, вам нужно хотя бы раз увидеть Вену во всей ее красе. Это поразительное зрелище.
— Благодарю вас за приглашение. А что это за событие?
— Гала-концерт по случаю завершения работы конференции международной ассоциации фирм, занимающихся проблемами безопасности. На нем будут также присутствовать высшие государственные служащие со всего мира.
Взяв конверт, Меер убрала его в сумочку.
— Вам с отцом надо будет предварительно заехать в концертный зал, чтобы сфотографироваться и предъявить паспорта. Это необходимо для активации билетов. Меры безопасности на концерте просто неслыханные.
— Что вы будете исполнять?
— «Героическую» симфонию Бетховена.
— Значит, в третьей части у вас будет соло?
Себастьян кивнул.
— Мой отец очень любит эту симфонию, он будет в восторге.
— Он уже знает о том, что вы здесь?
Меер собиралась было сказать, что ей хотелось бы увидеть шкатулку без толпы вокруг, но промолчала, побоявшись, что Себастьян ее не поймет. Потом она испугалась, что он, наоборот, поймет ее слишком хорошо, а эта мысль вселила в нее еще большую тревогу. Вдруг она услышала, как ее окликают по имени.
— Меер, дорогая моя, извини!
Отец сгреб ее в объятия. Она ощутила щекой знакомое прикосновение кашемирового свитера, почувствовала неизменный запах одеколона с ароматом вербены. Прижимаясь к отцу, Меер подумала: он утешает ее или ищет утешения сам?
Повернувшись к Себастьяну, отец сердечно пожал ему руку.
— Какое же это было утешение — сознавать, что вы позаботились о моей дочери. Огромное вам спасибо!
— Ну что вы. Примите мои сочувствия в связи со смертью вашего друга и вашей домработницы.
— Две совершенно бессмысленные смерти. — Джереми покачал головой. — Похороны Рут сегодня днем. Карла кремируют. — Взглянув на часы, он нахмурился. — Уже кремировали. Обоих нет в живых, и ради чего все это?
Джереми умолк, не обращая внимания на царящую вокруг какофонию. У Меер мелькнула мысль, что он мысленно читает молитву. Как и ее мать, она всегда поражалась, когда ей на мгновение открывалась вся глубина религиозности отца. Это никак не стыковалось с образом бесстрашного искателя приключений, отправлявшегося в далекие страны, проникавшего через подземный ход за «железный занавес», когда тот еще существовал, бывавшего под пулями и разыскивающего пропавшие сокровища. Однако сегодня отец выглядел самым обыкновенным человеком, даже слабым. Человеком, которому нужно почерпнуть силы в вере.
— Я хочу быть на похоронах Рут вместе с тобой, — сказала Меер.
Джереми печально улыбнулся.
— Спасибо, моя милая, но в этом нет необходимости.
— У нас сегодня вечером репетиция, а то и я бы…
Джереми не дал ему договорить.
— Не надо ничего объяснять, Себастьян. Вы и так уже сделали более чем достаточно. — Выпрямившись, он расправил плечи, словно стряхивая с себя меланхолию, и Меер снова увидела перед собой того сильного человека, которого помнила. — А теперь, — повернулся Джереми к дочери, — готова ли ты увидеть свою шкатулку?
Проводя дочь через толпу, Джереми объяснил, что предстоящий аукцион считался второстепенным, однако после находки письма Бетховена и ограбления средства массовой информации раздули его в сенсацию.
— Я распорядился усилить меры безопасности и перенес сами торги в более просторное помещение. Аукцион должен состояться послезавтра. Надо было бы и предварительный просмотр устроить в другом месте.
Обнаружив, что перед витриной собралась небольшая группа, Джереми быстро расчистил свободное место для Меер и Себастьяна, пропуская их к самому столу.
Выставленная за стеклом сверкающая деревянная шкатулка была открыта, и внутри были видны покрытые бархатом отделения с наборами для различных игр и колодами карт. Зеркало также позволяло рассмотреть резную крышку. Меер сосредоточила взгляд на том, что увидела в зеркале: на серебряном овале с затейливыми узорами, цветами, птицами и инициалом «В».
Да, она видела все это в кабинете Малахая на фотографии из каталога, но тогда это была плоская копия, а не трехмерное воплощение ее фантазий. Меер пристально смотрела на настоящую шкатулку, надеясь вспомнить, когда она ее уже видела. Не в какой-то прошлой жизни, как утверждали ее отец и Малахай, а в некий предыдущий момент своей собственной жизни.
Однако у нее в памяти ничего не всплывало. Девушка лишь обратила внимание на то, что игральные карты похожи на колоду из коллекции Малахая. В детстве она, придя на прием, сразу же просила карты и играла с ними на протяжении всего сеанса. Она даже придумала какую-то особую игру. Но какую?
Достав кольцо, увешенное ключами, Джереми отпер одним из них витрину.
— Давай отнесем шкатулку в индивидуальную просмотровую комнату, чтобы ты могла полюбоваться ей в одиночестве.
Когда отец достал шкатулку, Меер шагнула к нему и, словно в трансе, взяла колоду карт и начала их перебирать. Не обращая внимания на окружающих, она сосредоточилась на твердых прямоугольных кусках картона в руках, считая карты червовой масти, убеждаясь, что все они на месте и ни одна карта не повторяется. Это была та самая игра, в которую она забавлялась с картами Малахая.
