ГЛАВА 101
Четверг, 1 мая, 20.25
Симфония была безнадежно испорчена, как и план Давида. Но время еще оставалось, нужно было только действовать быстро. Однако у него раскалывалась голова, и боль была невыносимой. Как и печаль. Давид подумал о женщине с темными волосами и миндалевидными глазами… об Охане… и ее отце… и… это невозможно… он увидел свою собственную смерть. У него по лицу потекли слезы. Ялом протянул руку к детонационному шнуру. Он должен привести его в действие, пустить ток по проводам.
В смятении, журналист попытался унять дрожь. Ему нужно перестать думать о прошлом, вот только он по-прежнему ощущал аромат цветов священного дерева Ашоки, чувствовал страшные удары. Видел старика, снова поднимающего над головой камень. Испытывал жуткую боль, обрушившуюся на Девадаса.
Усилием воли Давид попытался заставить пальцы взять шнур, но они не шевелились. Он лежал на земле. Боль ослепила его, а затем — поразительно, сквозь боль он ощутил ту самую радость, которую чувствовал умирающий Девадас, вызванную сознанием того, что он спас жизнь любимого человека.
Жена как-то сказала Давиду, что он спасает человеческие жизни своими статьями. Лисла ненавидела насилие. И она бы ему сейчас сказала, что карма его не в том, чтобы нести смерть.
Вот только он не может отказаться от намеченного. Он должен сделать это ради нее, ради остальных. Протянув руку к детонационному шнуру, Давид взял его и растерянно застыл, стараясь вспомнить, что нужно делать дальше. Два шага. Осталось всего два шага.
Старик снова опустил камень.
Нет! Осталось сделать всего два шага, замкнуть электрическую цепь и вызвать взрыв. Уставившись на самодельную бомбу, Давид ощутил такую скорбь, навалившуюся на него, что ему показалось, что он больше никогда не сможет подняться. Быть может, лучше будет просто навсегда остаться лежать под землей, превратиться в камень, стать частью древнего захоронения.
«Сделай же то, что должен! — мысленно крикнул себе Ялом. — Сделай же это прямо сейчас! Покончи с этим раз и навсегда!» Он держал в руках два провода, но ощущал тяжелые пряди волос Лислы.
Он никогда не мог никого убивать. Даже крыс, обитающих в подземелье. Но если он не сделает это сейчас, вся его оставшаяся жизнь превратится в бесконечную петлю горькой утраты. Если он останется жить, каждый день вспоминая своих родных, его расставание с ними станет более окончательным и мучительным, чем все предыдущие восемнадцать месяцев.
Камень снова опустился Девадасу на голову, на этот раз с еще большей силой. Он раскинул руки, роняя их на землю. Перед ним раскрылся бесконечный мрак. Сколько бы любимых он ни потерял, сможет ли он сделать с другими то, что было сделано с ним самим? Сможет ли стать тем, кто разорвет тонкие нити, связывающие людей между собой во времени, сквозь время?
«Сделай то, что должен. Сделай это прямо сейчас!»
Почувствовав внезапный прилив решимости, Давид схватил провода, семтекс и взрыватель, но вместо того чтобы соединить их вместе, сделал одно последнее усилие и запихнул все в колодец, в ту полость в скале, куда он выпускал крыс, в тот самый канал, по которому распространялась музыка.
Ему нужно было торопиться. Его компьютер настроен меньше чем через час разослать в автоматическом режиме статью в ведущие информационные издания. Сохранялась крошечная вероятность, что он успеет вернуться в гостиницу и помешать этому. У него оставалось всего пятьдесят четыре минуты, чтобы выбраться отсюда, подняться на поверхность и поспешить в гостиницу, если он собирался сегодня вечером спасти свою жизнь. А ведь совсем недавно Давид и предположить не мог, что собственная жизнь будет иметь для него какое-то значение.
ГЛАВА 102
Четверг, 1 мая, 20.27
Меер стояла в левом углу сцены, глядя на то, как полицейские уводят Себастьяна Отто. Позднее будет время разобраться в происшедшем и в том, какие последствия будет иметь то, что здесь, в Вене, он сегодня заставил тысячи людей вспомнить жуткие, страшные события из предыдущих жизней. Давно прожитых и оборвавшихся.
Не раз отец, пытаясь объяснить дочери таинственный свет мудрости, описывал, как после смерти душа покидает тело в виде луча чистого света, рассыпающегося на тысячи осколков, а затем каждый из этих осколков возвращается в другое время в виде новой души. И высшая цель заключается в том, чтобы когда-нибудь все эти осколки снова собрались в единое целое.
Чья душа обитает в теле Себастьяна? Действительно ли это один из осколков той самой души, которая когда-то жила в Арчере Уэллсе? Все указывает на это. Сначала Арчер, а затем Отто поддались низменным, корыстным устремлениям, осквернив предназначение флейты. Ну почему он не смог усвоить кармический урок? Что он так и не смог понять? И почему при этом пришлось страдать многим? Неужели Меер было предначертано дать ему возможность сделать верный выбор, исправить прошлые ошибки?
Если и так, то она лишь помогла Себастьяну ошибиться еще раз.
Вдруг Меер почувствовала, как ее сзади схватила чья-то рука. Сильная и уверенная. Прозвучавший участливый голос был ей знаком.
— Думаю, нам пора уходить, Меер.
Услышав голос Малахая, она обессиленно обмякла, но он помог ей удержаться на ногах.
— Позволь, я тебе помогу. Теперь я позабочусь обо всем. Просто следуй за мной.
— Она у меня… — Меер показала ему флейту.
— Знаю. Просто крепко держись за меня, и я уведу тебя отсюда.
— Вам известно, что произошло?
— Меер, — прошептал Самюэльс, — нам нужно поторопиться. Мы должны доставить флейту в безопасное место. Ты ведь это понимаешь, так? Нам нужно защитить «инструмент памяти».
Он говорил ласково, нараспев, увлекая Меер прочь от полицейских и Себастьяна.
Они уже вышли за кулисы, и тут девушка, державшая руку психиатра обеими руками, вдруг поняла, что он еще не знает о ее отце.
— Малахай…
— Сейчас нельзя останавливаться для разговоров. Нужно незаметно вывести тебя и флейту отсюда. Пожалуйста, следуй за мной. Все выходы из зрительного зала перекрыты, чтобы полиция могла хоть как-то упорядочить этот исход. Нам придется воспользоваться служебным выходом.
Впереди пробежали трое музыкантов, и Малахай, рассудив, что им известно, где выход, последовал за ними, увлекая Меер все глубже в недра пространства за сценой. Крики и стоны, доносившиеся из зрительного зала, теперь звучали глуше, и молодая женщина слышала звуки шагов по бетонному полу, своих и Самюэльса. Завернув за угол, они обнаружили, что остались одни. Музыканты их далеко опередили. После громкого шума полная тишина показалась особенно гнетущей.
— Сюда, — сказал Малахай, поворачивая направо в направлении красного указателя выхода, горящего в самом конце длинного коридора, погруженного в темноту.
