— Она пропала.
— И ты хочешь, чтобы я разыскал Кенни и Хелен.
Она качнула головой:
— Я хочу, чтобы мы разыскали Кенни и Хелен. И я хочу, чтобы мы снова нашли Аманду. Свободного времени у меня сейчас не так уж и много.
— У тебя его вообще нет.
— О’кей, ты прав, — призналась она. — Но за компьютером я по-прежнему отжигаю в полный рост.
— «Отжигаю в полный рост»?
— Я тут заново переживаю начало века.
— Помню начало века — мы тогда были богаче.
— И моложе, и волосы у тебя были гуще.
Она приложила ладони к моей груди, привстала на цыпочки, поцеловала меня:
— Ты не обижайся, солнышко, но чем ты еще сейчас занимаешься-то?
— Бессердечная ты стерва. Я тебя люблю, но все-таки ты бессердечная стерва.
Она рассмеялась — своим хриплым смехом, от которого у меня мурашки по коже бегают.
— И ты от этого в восторге.
Через полчаса Беатрис Маккриди сидела за столом в нашей гостиной. Выпила чашку кофе. Выглядела она чуть получше — не так потерянно, не так разбито, хотя это еще ни о чем не говорило.
— Не стоило мне врать насчет Мэтти, — сказала она. — Уж простите.
Я поднял ладонь:
— Господи, Беатрис, не за что извиняться.
— Просто он… Это одна из тех вещей, про которые ты знаешь, что время тут ничем не поможет, но ведь надо же как-то жить дальше. Понимаете?
— Моего первого мужа убили, — сказала Энджи. — Я не хочу сказать, что понимаю, каково тебе, Беа, просто я для себя уяснила, что, если ты в какой-то момент, хоть на секунду, перестаешь горевать, ничего позорного в этом нет. Не грех это.
Беатрис чуть кивнула:
— Я… Спасибо. — Она оглядела нашу крохотную гостиную. — У вас девочка теперь, да?
— Ага. Габриэлла.
— Хорошее имя. На тебя похожа?
Энджи взглянула на меня за подтверждением, я кивнул.
— Больше на меня, чем на него, да. — Она указала на фотографию Габби, стоявшую на кофейном столике. — Вот она какая у нас.
Беатрис взяла фотографию, присмотрелась и через какое-то время улыбнулась:
— Хулиганка, да?
— Это точно, — сказала Энджи. — Как там говорят, в два года самый ужас?
Беатрис наклонилась вперед:
— Ой, что да то да. С восемнадцати месяцев начинается — и до трех с половиной лет.
Энджи энергично закивала:
— Она не ребенок была, а чудище просто. Я имею в виду, господи, это ж…
— Кошмар просто, ага, — сказала Беатрис. Она выглядела так, будто хотела рассказать какую-то историю про своего сына, но потом осеклась. Уставилась на столешницу, странно улыбнулась, чуть покачнулась в кресле. — Потом это проходит.
Энджи взглянула на меня, а я уставился на нее, не представляя, что сказать дальше.
— Беа, — сказала она. — В полиции сказали, что они проверили твои слова и Аманда была у себя дома.
Беатрис покачала головой:
— После того как они переехали, Аманда каждый день мне звонила. Каждый день. А две недели назад перестала. Сразу после Дня благодарения. И с тех пор от нее ни слуху ни духу.
— Они переехали? Из квартала?
Беа кивнула:
— Месяца четыре тому назад. У Хелен дом в Фоксборо, на три спальни.
Район Фоксборо располагался в пригороде, милях к двадцати к югу. Не Белмонт-Хиллз, конечно, но все равно значительно лучше, чем Сент-Бартс в Дорчестере.
— И где Хелен сейчас работает?
Беатрис засмеялась:
— Работает? Ну, последнее, что я слышала, она шарики из лотерейной машины вытаскивала, в «New store on the block», но это давно было. Думаю, ее оттуда вышибли, как с ней обычно и бывает. Много лет назад она ухитрилась нарваться на увольнение, когда на заправке работала. Ну вот кем надо быть, чтобы и с такой работы вылететь, а?
— Значит, если она не работает…
— Откуда деньги на дом? — Она пожала плечами. — Кто знает?
— Когда она с городом судилась, ей же ведь ничего не досталось, так?
Она покачала головой:
— Все деньги в доверительном фонде на имя Аманды. Хелен с них ни цента получить не может.
— О’кей, — сказала Энджи. — Я посмотрю налоговые документы на дом.
— А что насчет судебных запретов, которые она против тебя оформила? — сказал я как можно более аккуратно.
Беатрис взглянула на меня:
— Хелен дурит систему. Она этим чуть ли не с детства занимается. Пару лет назад Аманда болела. Грипп. У Хелен тогда был новый парень, какой-то бармен, который наливал ей на халяву. Ну, она и забывала проверить, как там Аманда. Они тогда еще в прежнем доме жили, на Коламбия-роуд. У меня ключи были, вот я и стала туда наведываться, приглядывать за Амандой. Выбора-то у меня не было — или так, или она бы пневмонию схлопотала.
Энджи взглянула на фотографию Габби, снова посмотрела на Беатрис.
— А Хелен тебя застукала и через суд запретила видеться с ней.
— Ага. — Беа провела пальцем по кромке своей чашки с кофе. — Я пью больше, чем раньше. Иногда на меня находит, и я начинаю названивать по телефону. — Она взглянула на меня. — Вот как на днях тебе. И Хелен я несколько раз звонила. Последний мой звонок привел к тому, что она оформила против меня еще один запрет. Три недели назад это было.
— А что тебя заставило… Мне не хочется говорить «доставать» ее, но…
— Да нет, «доставать» — вполне подходящее слово. Иногда мне нравится доставать Хелен. — Она улыбнулась. — Я разговаривала с Амандой. Хорошая она девочка. Серьезная. Не по годам умная, но хорошая.
Ей было четыре года, когда я вернул ее. А теперь она «серьезная». Теперь она «не по годам умная».
— Аманда попросила меня проверить почтовый ящик по их старому адресу — некоторые письма почта направляла туда. Такое постоянно случается. Ну, вот я и пошла. В основном там оказалась реклама. — Она полезла в сумочку. — И вот это.
Она протянула мне кремового цвета листок. Свидетельство о рождении. Содружество Массачусетс, округ Саффолк, выдано на имя Кристины Андреа Инглиш, дата рождения — 8 августа 1993 года.
Я передал листок Энджи.
— Возраст схожий, — сказала она.
Я кивнул:
— Кристина Инглиш на год старше.
Думали мы об одном и том же. Энджи положила свидетельство о рождении рядом с ноутбуком, и пальцы ее заплясали по клавиатуре.
— Как Аманда реагировала, когда ты ей сказала, что нашла это в почте? — спросил я Беатрис.
