Я посмотрел на нее.
— Я собираюсь наехать на реальных отморозков. И, как ты справедливо заметила, им известно, где мы живем. Если бы я мог, я посадил бы ее на самолет сегодня вечером. А что насчет тебя? Что ты намерена делать? Пристегнуть шпоры и тряхнуть стариной?
— Ну да. Может, вдвоем быстрее справимся.
— Не вопрос. Только скажи: с тех пор, как родилась Габби, на сколько ты с ней разлучалась? Самое большее?
— На три дня.
— Именно. Когда мы ездили в Мэн, и все три дня напролет ты беспрестанно ныла, что тебе ее не хватает.
— Я не ныла. Всего пару раз констатировала очевидный факт.
— А потом еще несколько раз. И еще. Это и называется нытье.
Она шлепнула меня по голове подушкой.
— Ну и что? В любом случае это было в прошлом году. Я с тех пор повзрослела. К тому же она будет в восторге от нового приключения. К бабушке в гости, да еще и с дядей Буббой! Если бы мы проговорились об этом сегодня, она бы вообще спать не легла. — Она перекатилась на меня. — Каков план ближайших действий?
— Найти Аманду.
— Снова.
— Снова. Забрать у нее крест. Обменять его на Софи. Вернуть всех по домам.
— А кто сказал, что Аманда тебе его отдаст?
— Ну, все же Софи — ее подруга.
— Насколько я поняла, Софи — ее Роберт Форд.
[5]
— Не уверен, что все настолько плохо. — Я поскреб в затылке. — Мне слишком мало известно. Поэтому мне надо ее найти.
— И как ты собираешься это сделать?
— Хороший вопрос.
Она протянула руку через меня и подняла с пола сумку с моим ноутбуком. Открыла ее, вытащила папку с надписью «А. Маккриди» и вытряхнула ее содержимое на подушку справа от моей головы.
— Это снимки ее комнаты?
— Да. Нет, не эти. Эти — из комнаты Софи. Посмотри дальше. Ага. Вот эти.
— Похоже на гостиничный номер.
— Довольно безлико.
— За исключением футболки «Соке».
Я кивнул.
— И знаешь, что самое странное? Она даже за них не болеет. Никогда ни с кем не обсуждала достижения команды. Ни разу не была на стадионе «Фенуэй-Парк». Никогда не интересовалась вопросом, о чем думал Тео, когда заключал контракт с Хулио Луго или когда менял Кевина Геббарда на Эрика Ганье.
— Может, все дело в Беккете?
— Ась?
— Может, она просто влюблена в Джоша Беккета?
— С чего ты это взяла?
— Это его футболка, так ведь? Девятнадцатый номер. Что это ты вроде как побледнел?
— Эндж.
— Что?
— Она одержима не «Ред Соке».
— Нет?
— И в Джоша Беккета она не влюблена.
— Я бы в него тоже не влюбилась. Тогда откуда у нее эта футболка?
— Где мы нашли ее двенадцать лет назад?
— В доме Джека Дойла.
— А где располагался этот дом?
— В какой-то дыре в Беркширах. Сколько там было до границы с Нью-Йорком? Миль пятнадцать? Двадцать? У них в городке даже кофейни не было.
— Как он назывался?
— Городок?
Я кивнул.
Она пожала плечами:
— Не помню. А ты?
— Беккет.
— Обними папу.
— Не хочу.
— Солнышко, ну пожалуйста.
— Не хочу, — повторила Габби и топнула ногой.
Она была не в духе. Мы стояли в терминале С аэропорта Логан. Бубба и Габби — с билетами в руках — присоединились к на удивление небольшой очереди на личный досмотр. Габби злилась на меня, как может злиться только четырехлетний ребенок: она складывала руки на груди, топала ногами — одним словом, выдавала полный набор детских капризов.
Я опустился перед ней на одно колено. Она отвернулась.
— Солнышко, мы же с тобой обо всем договорились. Когда ты не слушаешься дома, это что?
— Это наши проблемы, — сказала она, чуть помолчав.
— А когда не дома?
Вместо ответа она замотала головой.
— Габриэлла, — сказал я.
— Это наш позор.
— Вот именно. Так что давай обними папу. Можешь дуться сколько угодно, но ты должна меня обнять. Такое наше правило, так ведь?
Она уронила Мистера Луббла и прыгнула мне на шею. Она обхватила меня так крепко, что костяшки ее пальцев врезались мне в позвонки. Ее щека прижалась к моей шее.
— Скоро мы за тобой приедем, — сказал я.
— Сегодня?
Я посмотрел на Энджи. Господи.
— Нет, не сегодня. Но очень скоро.
— Ты все время куда-то уезжаешь.
— А вот и нет.
— А вот и да. Вечером я ложусь спать, а тебя нет. Утром я встаю, а тебя опять нет. А теперь ты и маму с собой забираешь.
— Папа работает.
— Папа всегда работает.
По ее голосу я понял, что приближается очередная истерика.
Я поставил ее на ноги перед собой. Посмотрел ей в глаза, так похожие на глаза ее матери, только меньше.
— Зайка, это в последний раз. Хорошо? Больше я никуда уезжать не буду. И тебя больше никуда не отпущу.
Она смотрела на меня. У нее задрожала губа, а на глаза навернулись слезы.
— Обещаешь?
Я поднял правую руку:
— Обещаю.
Энджи присела рядом со мной и поцеловала нашу дочь. Я отступил на пару шагов, чтобы дать им попрощаться.
Ко мне подошел Бубба.
— В самолете небось рыдать будет? — спросил он.
— Сомневаюсь, — ответил я. — Но если вдруг устроит скандал, а народ вокруг начнет возбухать, разрешаю тебе их покусать. Или хотя бы облаять. А если увидишь, что к ней приглядываются какие-нибудь русские…
— Чувак, — сказал Бубба. — Если хоть кто-нибудь на нее не так посмотрит, я его на ленточки порву.
Они прошли за барьер и обернулись к нам. Бубба одной рукой поднял Габби, а второй подхватил с ленты конвейера сумки с багажом. Они помахали нам руками.
Мы помахали им в ответ, и они растворились в толпе пассажиров.
Часть III
Белорусский крест
Глава 18
Под низко висящими в бледном небе облаками мы свернули с платной магистрали Массачусетса и, следуя указаниям навигатора, покатили к Беккету. Городишко находился в самом сердце Беркширов, в двадцати пяти милях к югу от границы штата Нью-Йорк. Окружающие холмы стояли засыпанные снегом; черная дорога была скользкой. Никакой главной улицы в Беккете не оказалось. Как мы ни кружили, не обнаружили ничего похожего на городской центр, где обычно располагаются магазины, парикмахерская, прачечная и контора местного риелтора. Кофейни, как совершенно справедливо заметила Энджи, в городке тоже не имелось. Желаете посидеть с приятелями за чашечкой кофе? Отправляйтесь в Стокбридж или в Ленокс. Чего в Беккете было в избытке, кроме домов и холмов, так это деревьев. Еще мы увидели пруд, по форме напоминавший амебу, а по цвету — крем-соду. И снова — деревья. Многие из них вершинами уходили в низко нависшие тучи.
