Пока Хелен тянулась за крестом, я заметил одну странную деталь. В груде барахла, которое Аманда вывалила на стол, мелькнул брелок Дре. Я почувствовал то, что Бубба любит называть «возмущением в Силе». Это настолько сбило меня с толку, что я чуть не задал Аманде прямой вопрос, но Кенни переключил мое внимание на себя, постучав дробовиком по стене:
— Опусти пистолет, Патрик. Я серьезно.
Я посмотрел на Аманду, посмотрел на младенца, пристегнутого к ее груди и прикованного наручниками к ее запястью. С момента надевания второй пары наручников Клер не издала ни звука. Она просто глядела на Аманду. Если допустить, что она обладала сознанием, я бы назвал ее взгляд восхищенным.
— Меня тоже нервирует пистолет, — прошептала Аманда. — И я не вижу, какая нам от него сейчас польза.
Я поставил пистолет на предохранитель и поднял руку. Пистолет болтался у меня на большом пальце.
— Хелен, забери у него пистолет.
Хелен подошла, и я отдал ей пистолет. Она с трудом пропихнула его к себе в сумочку. Хелен смотрела мимо меня, на Клер.
— Какая хорошенькая. — Хелен обернулась через плечо и взглянула на Кенни. — Ты только посмотри, Кен. У нее мои глаза.
Несколько секунд все молчали.
— Как это вышло, — сказал Кенни, — что тебе разрешено голосовать и водить машину?
— Это потому, — гордо сказала Хелен, — что мы живем в Америке.
Кенни на миг зажмурился, а потом снова открыл глаза.
— Можно мне ее потрогать? — спросила Хелен у Аманды.
— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делала.
Хелен протянула руку и потрепала Клер по щеке.
Клер заплакала.
— Отлично, — сказал Кенни. — Теперь будем всю дорогу до Бостона слушать, как она воет.
Аманда сказала:
— Хелен?
— Да?
— Можешь оказать мне услугу и взять пакет с памперсами и термос с молочной смесью?
— А что вы со мной собираетесь делать? — спросил я Кенни. — Привяжете к креслу или пристрелите?
Кенни удивленно уставился на меня:
— Ни то ни другое. Русские сказали привезти всех троих. — Он растопырил три пальца. — Они платят по весу.
Глава 24
Единственный в городской черте Бостона трейлерный парк располагался на границе Уэст-Роксбери и Дедэма, втиснутый между рестораном и автосалоном, на отрезке Первого шоссе, застроенном зданиями промышленного или торгового назначения. После десятилетий отчаянных схваток с девелоперами и владельцами автосалона маленький отважный трейлерный парк сумел-таки выжить, пусть его и отжали к самой реке Чарльз, медленно несущей свои грязно-коричневые воды. Я всегда с симпатией относился к обитателям трейлеров, гордясь их выносливостью и умением противостоять раковой опухоли магазинов и лавок, постепенно захватывающей город. Если бы когда-нибудь в будущем, проезжая этим районом, я обнаружил на месте трейлеров «Макдоналдс» или «Аутбэк», думаю, у меня разбилось бы сердце. С другой стороны, вряд ли меня решились бы прикончить в «Макдоналдсе», — а вот поручиться, что я не испущу свой последний вздох в трейлерном парке, было труднее.
Кенни свернул с Первого шоссе на грунтовку и взял курс на восток, направляясь к реке. Как выяснилось, он все еще злился на меня из-за «хаммера». Полпути он только об этом и говорил. Как копы отправили его тачку на штрафную стоянку в Южном Бостоне, как отказывались верить, что машину у него угнали, как грозили, что вернут его за решетку досиживать срок, если узнают, что он в то утро был поблизости от расстрелянного автомобиля. Но больше всего он расстраивался потому, что любил эту машину.
— Во-первых, — сказал я, — не представляю, как можно любить «хаммер».
— Иди в жопу. Я его любил.
— Во-вторых, — сказал я, — что ты на меня баллон катишь? Я твою тачку не трогал. Это Ефим ее расколошматил.
— Но это ты ее угнал.
— Я же не нарочно ее под пули подставил. Я просто хотел узнать, куда они везут Софи. А Ефим взял и изрешетил эту твою уродскую колымагу.
— Она не уродская.
— Она страшнее атомной войны, — сказала Аманда.
— Машина выглядит придурковато, — поделился своим мнением Тадео, — но ты, Кен, настоящий мужик, так что никто бы не принял тебя в ней за гомика.
Хелен погладила Кенни по руке:
— Милый, я эту машину обожаю.
— Да заткнитесь вы все, — сказал Кенни. — Уж будьте добры.
Последние сорок минут мы ехали в молчании. Кенни вел «шевроле-субурбан» выпуска конца 1990-х с пробегом примерно вполовину от «хаммера». Примерно вполовину так же глупо эта машина и выглядела. Аманда с ребенком и я сидели сзади. Между нами втиснулся Тадео. Руки мне связали за спиной веревкой. Сидеть два часа в машине со связанными руками было довольно неудобно. Шея у меня затекла, и боль начала распространяться дальше, на плечи и спину. Я подозревал, что она пройдет не раньше чем через несколько дней. Хреново стареть.
Мы свернули с платной автострады и десять миль ехали на юг по 95-му шоссе. Затем Кенни повернул на восток и проехал еще шесть миль по Сто девятому шоссе, после чего свернул на Первое шоссе и вырулил направо к трейлерному парку.
— Сколько они тебе пообещали? — спросил я у Кенни.
— А сколько стоит моя жизнь? Можешь удвоить цену?
— Нет.
— Я так и думал… Аманда! — Он посмотрел на нее в зеркало заднего вида.
— Чего тебе, Кен?
— Может, тебе это все равно, но я всегда считал, что ты была хорошей девочкой.
— Тогда, Кен, я умру счастливой.
Кенни гоготнул:
— В мое время про таких, как ты, говорили: язык как бритва.
— Да что ты? Вот не думала, что в твое время уже изобрели бритву.
Тадео засмеялся:
— Вот стерва! Ей палец в рот не клади! — Он повернулся к Аманде и добавил: — Это комплимент.
— Не сомневаюсь.
Грунтовка закончилась. Нас встретили деревья и река одинакового светло-коричневого цвета. Все вокруг — землю, машины, крыши трейлеров, спутниковые тарелки на крышах, жестяные навесы — усыпали припорошенные снегом листья. Небо казалось куском безупречно голубого мрамора. Над рекой низко пролетел ястреб. Трейлеры стояли украшенные венками и гирляндами; на крыше одного из них помещалась целая иллюминированная композиция, представлявшая Санта-Клауса, по какой-то загадочной причине ехавшего не в санях, а в гольф-каре.
Денек выдался холодный, но ясный и солнечный. В такие дни ты готов смириться с тем, что впереди — четыре месяца безжизненной серятины. Прохладный воздух пах яблоками. Кенни остановил «субур-бан», открыл заднюю дверцу и выволок меня наружу. Моего лица коснулись теплые лучи солнца.
