Мистер Фриман предполагал принять нас в своем кабинете, но поскольку мы ожидали его в зале переговоров, то профессор пришел для беседы прямо туда.
Академия итальянского искусства в Америке (Italian Academy for Advanced Studies in America) Колумбийского университета — это роскошное шестиэтажное здание, где по возможности воссоздана «итальянская» атмосфера: даже печенье и вода, которыми потчуют посетителей, в этом здании итальянские. Очевидно, что правительство Соединенных Штатов Америки не жалеет средств для поддержания искусствоведческих изысканий. По крайней мере, мне так показалось.
В зале для переговоров висело несколько картин, две из них довольно большого размера, и хотя все они, без сомнения, писались в XVIII веке и были не очень хорошего качества, но выглядели «старыми» и «держали» атмосферу зала.
Профессор оказался довольно высоким, отлично сложенным человеком, приветливым, внимательным и, как мне показалось, очень умным.
Прежде чем приехать к нему, разумеется, я прочитал несколько работ доктора Фримана и потому более или менее ясно представлял себе его специализацию. Дэвид Фриман исследовал психологическое воздействие произведений искусства на зрителя. У него в штате трудились как искусствоведы, так и психологи и даже нейропсихологи.
Излишне говорить, что профессор блестяще говорит на нескольких языках, а искусство итальянского Ренессанса — один из его коньков.
Вообще-то мистер Фриман оказался большой шишкой и в иерархии Соединенных Штатов. В этом мы потом имели возможность убедиться лично. Как следовало из нашего разговора и последующей переписки, он имеет прямую связь с офисом президента США и, очевидно, входит в круг элиты своей страны.
В первые минуты нашей встречи от волнения я с трудом выталкивал из себя английские слова, но мистер Фриман был отличным собеседником, и вскоре разговор полился легко.
Я вполне сносно пишу на английском, но говорить мне иногда бывает сложновато, особенно если собеседник обладает незнакомым акцентом. Как остроумно заметил однажды Бернард Шоу, «самая большая разница между англичанами и американцами — это наш общий язык». Специально для преодоления языковых сложностей, на случай если таковые возникнут, я взял с собой дочь.
Александре исполнилось 13, она была не по годам развита и к тому времени уже серьезно помогала нам с женой в бизнесе, консультируя нас в области коммуникации с подростковой аудиторией.
Дочь с раннего детства посещала английскую школу и прекрасно себя чувствовала в любой англоязычной среде. При этом сохранился и ее русский: специально ради детей мы всей семьей прожили один год в Москве, чтобы дать возможность сыну и старшей дочери походить в русскую школу тоже.
Хотя, надо признаться, во время нашей встречи с профессором и объяснять-то почти ничего не пришлось. После недолгого вступления я просто показал ему десяток фотографий, сопровождая их короткими комментариями.
Профессор на какой-то момент просто лишился дара речи.
Я не знаю, слышал ли он уже от итальянцев про это дело, вероятно — да. Но, увидев фотографии фрески, рисунка, барельефа, а также нашего портрета и сопоставив их, он сразу все понял.
Одно дело — найти лицо Челлини. Это само по себе ценно. Но совсем другое (что многократно ценнее) — понять и наглядно подтвердить скрытое послание Бенвенуто потомкам. Изобразив себя в определенном ракурсе и характерной шапочке, подобно святому Макарию с фрески Кампо Санто, Челлини рассказал нам о себе, о своем мироощущении, придав своему портрету потрясающую философскую и моральную глубину.
Профессору даже не потребовались никакие экспертизы. Он, правда, внимательно посмотрел на результаты химического анализа пигментов и основы портрета Челлини, очевидно чтобы убедиться в датировке, потом встал из-за стола и прошелся вдоль окна. Затем повернулся ко мне и поздравил с открытием.
Справившись наконец с волнением, профессор сел к столу, и мы продолжили беседовать.
Доктор Фриман, желая дать мне ценный совет, отложил в сторону пару из десятка моих фотографий, сказав, что они здесь лишние. По его словам, они просто не были нужны для доказательств. Но в остальном моя логика, с его точки зрения, была безупречна, а доказательства очевидны.
Открытие представлено наглядно, и специалисту будет все предельно ясно без всяких слов.
Я, почувствовав такой долгожданный успех, чрезвычайно воодушевился и, немного кокетничая, спросил доктора, принимая во внимание его научную специализацию:
— Как вы думаете, профессор, что должен был чувствовать Бенвенуто, в конце жизни взирая на фрески в Кампо Санто?
Профессор улыбнулся моему вопросу как шутке — нам обоим было совершенно ясно: Челлини был абсолютно убежден, что древние фрески — это предсказание его собственной судьбы в картинках. (См. главу «Загадка красного капюшона…».)
Автопортрет Бенвенуто Челлини и фрагмент фрески из Кампо Санто
Собравшись с мыслями, господин Фриман сказал:
— Здесь я вижу несколько открытий. Они все важны, но одно из них, если все будет корректно доказано, — открытие фундаментальное. Дело в том, — продолжил он, — что историкам искусства известно крайне мало примеров, когда художник эпохи Ренессанса и даже маньеризма вдохновлялся работами средневековых мастеров. Однако здесь это наглядно видно: Челлини изобразил себя в образе со средневековой фрески! И этот случай, возможно, меняет взгляд на вещи.
И потом после паузы он добавил:
— Я не могу решать все один, мне обязательно нужно переговорить с профессором Молем. Вы знакомы с ним?
Я удивился, думая про себя: «Как же я могу быть с ним знакомым? Ведь мы только вчера приехали в США».
— Нет… Не знаком, к сожалению…
— Профессор Моль — ведущий специалист по Челлини. У него много статей о творчестве Бенвенуто… Мы работаем вместе. И хотя профессор — мой подчиненный, это его тема, и я не могу перепрыгнуть через его голову. Я прямо сейчас, немедленно свяжусь с ним. Он только-только уехал, Моль пока работает в университете Пенсильвании, но вскоре переедет сюда. Странно, что вы не читали его книг.
Далее мы говорили обо всем: о том, как начнем работать вместе, как по совокупности открытий я могу в принципе получить степень доктора, о том, что начнем как можно быстрее.
После такого теплого приема и полного взаимопонимания я растаял, растрогавшись почти до слез. И вот, растаяв, я показал профессору фотографии нескольких других работ из своей коллекции.
О, мне было что показать! Живя во Франции, где доступ к экспертам крайне затруднен, люди вынуждены продавать плохо атрибутированные и неизученные шедевры. Они продают их на малоизвестных торговых площадках, особенно в провинции, и даже через Интернет. Так что нам и кроме Челлини удалось найти кое-что интересное.
