Мила стала водить пальцем по скатерти.
– Я тебе наврала, – наконец сообщила она, – ни в какую
клинику не хожу!
– Да я уж поняла! – воскликнула Катя.
– Ничего ты не поняла и понять не сможешь, – тихо сказала
Мила, – потому что правды не знаешь, а если я сообщу тебе истину, то не
поверишь. Я попала в ужасную ситуацию, скорей всего меня в живых не оставят.
Катерина вздохнула, понятно, Мила учит новую роль. Несколько
раз Звонарева до икоты пугала подругу, заявляя той:
– Я смертельно больна, – или, – злой рок преследует моих
детей, они сброшены в пропасть.
Сначала Катька хваталась за сердце, но, спустя пару
мгновений вернув себе способность соображать, кричала:
– У тебя же нет ни сына, ни дочери!
Звонарева мотала головой, ее глаза меняли выражение, и
актриса сообщала:
– Ох, прости, Катюх! Как получу сценарий, так все, кранты,
вживаюсь по полной. Очень, честно говоря, подобная особенность жить мешает, я
уже перестаю понимать, где я сама, а где героиня очередной ленты.
Симонян привыкла к ее истерикам, но так и не научилась
разбираться, когда Милка плачет от настоящей обиды, а когда ее слезы вызваны
очередным разучиваемым сценарием. Поэтому, увидав сейчас Звонареву,
заламывающую руки, Катя просто принялась разливать чай, а Мила тем временем
грустно вещала:
– Никогда я не уронила чести мужа, верна ему и чиста, как
слеза младенца. Просто некий человек, о, не могу открыть его имя, втянул меня в
очень важное, государственное дело. Если узнаешь, кто он и чем я занимаюсь в
последнее время, – упадешь в обморок. От сведений, добытых мною, зависит судьба
многих людей…
На этом пассаже Катька привычно перестала вслушиваться в
текст очередной роли. Симонян лишь отметила, что на данном этапе режиссер,
очевидно, захотел повернуть Милку к публике иной стороной, похоже, Звонаревой
предстоит сыграть не слезливую, обиженную судьбой дамочку, а некое подобие
Никиты.
Сыграв у Симонян на кухне очередной эпизод, Милка сгорбилась
и обхватила руками чашку. Катя поняла, что подруга смертельно устала, и
участливо предложила:
– Хочешь, ложись на мою кровать, поспи.
– Нет, – тихо ответила Звонарева, – мне домой пора.
Больше подруги не встретились, Мила не звонила Катьке, но
Симонян не волновалась. Когда у Люды начинались новые съемки, она целиком
уходила в работу и забывала обо всех. Катька же обладает отличной памятью,
считает дружбу понятием круглосуточным, поэтому, когда ей позвонил Костя и зло
спросил: «Слышь, моя небось у тебя сейчас сидит?» – быстро ответила: «Да, но
нам следует поболтать наедине, ты сюда не суйся, дверь не открою!»
– Мила просила тебя так ответить? – уточнила я. – Ты же
секунду назад сообщила: мы давно не созванивались.
– Не просила, – буркнула Симонян.
– А зачем тогда ты наврала?
– По привычке, – пригорюнилась Симонян, – о чем мне с Костей
болтать? Хоть он и муж Милки, да особой дружбы с мужиком я не водила. Так,
перебрасывались вежливыми фразами при встречах: «Привет, как дела? Спасибо,
классно, а у тебя?» Он мне всего раз пять звонил и каждый раз Милку искал.
– А ты?
– Отвечала: в кино сидим, она в туалете. Или: в кафе
балдеем, у Милкиной машины сигнализация завыла, пошла поглядеть. Всякий раз
новую причину придумывала. Ну а в тот день глупо так набрехала, я ж не знала,
что у них ерунда с Интернетом вышла! Только Костя сразу поверил, подумал, что
Мила плачет мне в жилетку, и к вам порулил. А там…
Симонян зашмыгала носом, схватила бумажную салфетку и,
комкая ее, воскликнула:
– Ну за фигом ее знакомиться потянуло!
– Похоже, Милка, при всей ее звездности, была крайне
одинока, – протянула я, – и потом, наверное, надоедает постоянно быть в центре
внимания, хочется иногда, чтобы с тобой общались не как с известной актрисой, а
просто, по-человечески, вот Звонарева и решила спрятаться за псевдонимом.
– Ага! И явилась на свидание! Со своей мордой, которая у
народа в глазах навязла.
– Ну… небось думала, мужчины подобные сериалы не смотрят!
– Газет не читают, радио не слушают, телик не включают!
Дашка! Очнись! Милка изменяла Косте!
– С кем?
– Не знаю, но кое-какие соображения на сей счет имею.
Помнишь, с чего ее суперкарьера началась?
– Конечно, Звонарева сто раз рассказывала. Режиссер,
задумавший снять сериал, искал новое, незатасканное лицо, стал изучать картотеку,
увидел фотографию Милы и…
– Господи! Да в такую лабуду могли поверить лишь идиоты!
– Но почему? В истории театра, например, есть примеры, когда
примадонна внезапно, стоя в кулисе, за минуту до начала спектакля, заболевала,
и ее заменяла никому не известная статистка, знающая роль. После представления
девушка превращалась в звезду, да и на съемочных площадках такое бывало.
Главная героиня начнет топать ногами, истерики закатывать и бегом в свой вагон,
коньяк пить. А режиссер вместо того, чтобы за кумиром миллионов спешить,
плюнет, да и выхватит из массовки первую попавшуюся под руку девчонку.
Результат? Рождение новой суперстар.
– Глупости, – топнула ногой Симонян, – сказочки для
малолетних идиоток. Во-первых, для просмотра снимков так называемой актерской
базы есть специально обученный помощник, очень важный человек и для
исполнителей, и для постановщика. Это он отбирает на кастинг претендентов, не
царское дело груду снимков лопатить. Режиссер получает уже узкий круг, из
которого и вытаскивает героя. Во-вторых, новое лицо, конечно, хорошо, но
малоизвестный актер может загубить сериал, не вытянуть роль, не привлечь
зрителя. Люди-то любят своих кумиров и специально ходят на них, а тут некий
Вася Пупкин, кому он нужен, даже дико талантливый. Поэтому постановщики
рисковать не хотят. А в-третьих… Ты думаешь, режиссер главный?
– А кто?
Симонян снисходительно усмехнулась.
