– Поэтому решено помочь вам. Вера сможет улететь в США
спустя пару дней после нашей беседы. Вот билет, документы оформят мгновенно,
фотографию принесли? – деловито осведомился Иван Иванович.
– Нет, – пробормотал ошарашенно Никита, глядя на тонкую,
прямоугольную книжечку, дающую возможность его жене стать здоровой.
– Ну что же вы! – укорил кагэбэшник. – Ведь вчера я вас
специально предупредил! Фото!!! Ладно, подвезете поздней.
– Да, – вскочил Никита, – прямо сейчас помчусь, только
сначала в сберкассу.
– Зачем? – осведомился Иван Иванович.
– Деньги на билет сниму.
– Не надо, мы дарим его вам, – улыбнулся представитель
всемогущей структуры.
Никита вздрогнул.
– С какой стати? Почему вдруг вы решили делать такие
презенты?
– Стране нужны талантливые люди.
– Понятно, – еле выдавил из себя пораженный Волк.
– Но творческие личности иногда совершают ошибки, тяжелые,
непоправимые. Наша задача уберечь интеллигенцию от неверных шагов. Писатель,
поэт, актер принадлежат народу, – завел Иван Иванович.
Никита молча слушал кагэбэшника и, холодея, понимал, что
сейчас от него потребуют.
Ремизов замолчал и глянул на меня.
– Вы сообразили в чем дело?
Я кивнула.
– Конечно, я хоть и моложе вас, но тоже жила в советские
времена, Никите предложили стать осведомителем, ничего удивительного, насколько
я знаю, все, подчеркиваю, все, кто в те далекие годы выезжал за рубеж, давали
согласие стучать на сограждан. Мне очень смешно сейчас читать заявления
некоторых людей, говорящих: «Я очень активно ездил по миру в конце семидесятых
годов. О! Я так ненавидел советский строй, был диссидентом».
Это ложь. Если ты катался за рубеж – значит, давал согласие
на «стук», другой вопрос, «капал» ли на самом деле, но нужную бумагу
подписывал. Помните, как многие представители элиты были против открытия
архивов КГБ? А почему? Хорошо знали, в «Детском мире»
[18] ничего не пропадает,
сейчас из небытия появятся бумажки, из коих станет ясно: режиссер N имел кличку
«Серый» и сотрудничал с органами, а актер К сигнализировал о соседях. Кстати,
диссидентов за рубеж не выпускали ни под каким видом, их просто выдворяли вон
из государства, навсегда, а не отправляли в командировки и на гастроли.
– Нам придется коснуться очень больной темы, – кивнул Олег,
– увы, многие из тех, кто называет сейчас себя правозащитниками, стали ими лишь
после перестройки. Почти всех, кто при советском строе пытался конфликтовать с
властями, убили. На Красной площади группа протестующих против ввода советских
войск в Чехословакию состояла всего из несколько человек, не помню сколько их
было, но меньше двадцати точно. Сейчас же каждый второй из так называемых
правозащитников сообщает о своем участии в той акции. Это вранье. Подлинные
диссиденты, такие, как Марченко, прошли все: психиатрическое лечение, тюрьму,
лагерь и умерли. А те редкие люди, которым удалось выжить после всех
издевательств, предпочитают не светиться на экранах телевизоров и не давать
интервью газетам.
В шестидесятые годы в среде столичной интеллигенции было
модно говорить о своем инакомыслии, но только на кухнях. На собраниях в
творческих союзах W и R клялись в любви к партии и правительству, дома же, за
графином с водкой, жаловались на жизнь, говоря:
– Я могу создать настоящий шедевр, да власти не дают!
Вынуждают снимать картины про Ленина. Кабы не Советская власть, быть мне
Антониони и Феллини вместе взятыми.
И это было лукавством. Во-первых, кое-кто и в советские
времена писал замечательные книги и картины, снимал фильмы, создавал
оригинальную музыку. Вопрос, сколько зарабатывали эти люди, с каким трудом
осуществляли задуманное. Великолепный писатель Рыбаков хранил в столе рукопись
под названием «Дети Арбата». Он очень хорошо понимал – этой книги в СССР не
издать. Но Рыбаков написал то, что хотел, и спрятал, а на жизнь он зарабатывал,
создавая произведения для детей, талантливые, яркие, например, «Кортик»,
«Бронзовая птица». Я зачитывалась ими в детстве. Из-под пера Рыбакова не
выходило ерунды. Рыбаков был далеко не одинок. Можно вспомнить еще прозаика
Дудинцева, поэта Семена Липкина, впрочем, не стоит сейчас перечислять фамилии,
хотя их не будет много.
В КГБ знали и о тех, кто бунтовал на кухнях, и о тех, кто
тихо работал в стол. И первых, и вторых опасными не считали, а вот с третьей
категорией граждан шла непримиримая борьба. Последние были слишком активны, они
ухитрялись наладить связи с журналистами западных изданий, с дипломатами.
Шифровались почище разведчиков, передавали свои произведения на Запад, их там
охотно публиковали, демонстративно присуждали значимые премии, и начинался
скандал.
Советская печать обвиняла диссидентов в клевете, затевались
судебные процессы. Иностранные средства массовой информации поднимали крик,
требуя свободы писателю Р или режиссеру О. Очень часто провинившаяся личность
выдворялась из мира социализма, кое-кто оказывался за решеткой. В любом случае
шум стоял немыслимый. В моей памяти всплывает дело фотографа Энского
[19]. Тот
сумел переправить в Париж, на выставку, снимки, сделанные в советских лагерях,
страшные свидетельства преступлений властей против своего народа. Но еще хуже
была так называемая бытовая серия под общим заглавием «Очередь». Фотографии
запечатлели москвичей, стоящих за продуктами, одеждой, книгами, билетами в
кино, сидящими перед кабинетами врачей. Замыкал экспозицию огромный снимок
ритуальных автобусов перед крематорием. На западных людей, не знакомых
практически с таким явлением, как очередь, работы Энского оказали огромное
впечатление.
Власти моментально отреагировали. Фотографа посадили по
уголовной статье, якобы он убил соседку по коммунальной квартире. Одна из
советских газет напечатала статью «Клеветник – убийца», после прочтения
материала многие советские люди, простые рабочие и крестьяне, были возмущены.
Вот какие гады встречаются на свете! Задушил ни в чем не виноватую бабу, чтобы
забрать себе ее комнату, потом отправил за бугор отвратительные снимки,
позорящие Родину. А враждебно настроенные по отношению к Советскому Союзу СМИ
теперь вопят на все голоса:
– Свободу Энскому!
Да таких убивать надо. У нас, конечно, имеются очереди, но они
скоро исчезнут!
