— Алексей Николаевич! Я ничего не понял! Что за письмо должен передать Новец и кому? Разъясните, ради Христа!
— Да я и сам пока наугад бью, — признался Лыков. — Но кто-то ловко навесил Гришке убийство пристава Емельянова.
— Кто?
— Говорю же: пока не знаю.
— А зачем?
— Чтобы я уехал. Прекратил розыск и вернулся в Петербург. В лаврах героя, который пришел, увидел, победил.
— Так вы подозреваете Гриневецкого? — ахнул Егор.
— Ты что, с бани съехал? Зачем это ему? Тут проделка фартовых. Валят с больной головы на здоровую. А Гриневецкий с Нарбуттом делают вид, что верят. Им важно, чтобы ревизор поскорее уехал, а они сами потом разберутся, без посторонних.
— Стойте! — Иванов даже схватил Алексея за рукав. — А вдруг это политические убийства? Новые польские повстанцы! Надо срочно жандармов известить.
Сыщик рассмеялся.
— Политические убийства требуют немедленной огласки. Так, мол, и так, наша партия пришибла царского сатрапа. Иначе какой в них смысл? Здесь же все тихо.
Егор задумался.
— А Ян Касъер при чем?
— Он что-то знает, но ему велено молчать.
— Кем велено?
— Убийцами, конечно.
— Не сходятся концы.
— Пока да. Но соберем улики, и концы сойдутся.
— Нет, тут серьезная неувязка! Вы говорите: на Гришку навесили чужое преступление. Но никто же не мог предположить, что вы застрелите его при аресте! Что я побегу не на лестницу, а в глубь квартиры, где и попаду ему в руки. Этого я и сам от себя не ожидал…
— Часы в кармане Гришки — единственное, что связывает его с убийством пристава Емельянова. Их нашел Яроховский. Если он и подложил эти часы, то зачем?
— Чтобы вы быстрее уехали! Сами только что сказали.
— Слишком надуманно. Тогда выходит, что вся головка варшавской сыскной полиции знает убийц и покрывает их. Как такое возможно? Фантасмагория. Вероятнее другое. Убийцы Емельянова узнали от Яна Касъера, что его племянник разжился на свалке от трупа офицера. Дальше им оставалось лишь сунуть Гришке в карман часы. Или в карты проиграть. А потом смыться, не дожидаясь облавы.
— Значит, младший Новец играл перед нами спектакль?
— Да, и довольно ловко.
— Ну не похож он на Щепкина!
— В тебе говорит неопытность. Мало ты еще общался с уголовными. А я уж нагляделся всех мастей! Поверь, среди фартовых много лицедеев. Сам род их занятий часто требует известного артистизма. Еще слушая рассказ Эйсымонта, и потом, когда он так запросто согласился написать записку дяде… Тогда я уже почуял неладное. Но затем решил, что померещилось.
— Но если бы мы захватили Гришку живым? Ну, отыскали у него в кармане часы. И что с того?
— Это был бы его конец. В глазах и прокурора, и суда. Тем более здесь, в Варшаве! Русский убил русского… Все остались бы довольны.
— Но где улики?
— Часы и стали бы уликой.
— Так одних часов мало! Ваши же слова!
— Для суда достаточно. Почему не поверить? Потому, что Гришка сказал, что их ему подбросили? Уголовные все так говорят. Знакомая песня. Штабс-капитана Сергеева зарезал точно он. Ну, значит, и Емельянова тоже. Нет, задумано было хорошо. Попадись Худой Рот живым, никто бы не поверил ему, что он эти часы, допустим, выиграл в карты… И то, что он замолчал навеки, — только нежданная премия. Осудили бы наверняка. Но ребята сделали одну ошибку.
— Недооценили сыщика из Петербурга?
— Нет. По крайней мере, я им не мешал. И купился так же, как и все. Ошибка в другом. Настоящие убийцы пристава рано успокоились. Они подумали, что все забыли о смерти подпоручика Яшина.
— Опять Яшин! Почему вы так уверены, что его убили? Что он не сбежал, например, от кредиторов?
— Доказательства у меня отсутствуют. Формально варшавская полиция права: нет трупа — нет убийства. Но я понимаю теперь, что недоработал. Скоротечный розыск. Ссора с Сергеевым, штурм притона, часы — всего за сутки! Такая кутерьма! Одним махом всех побивахом… Пора домой возвращаться. И только в глубине мозга что-то свербит и противится. Когда я нашел мыльницу с буквами «Яш», то понял, что меня беспокоит. Пропажа подпоручика. Она одна не вписывается в красивую картинку. И хотя мыльница оказалась не его, свое дело она сделала — напомнила об этой фамилии. Поэтому, Егор, мы теперь занимаемся Яшиным. Где материалы по делу?
— Нигде. Следователь не открыл дознания. Яшин просто числится безвестно сгинувшим.
— Когда он пропал?
— В феврале, а числа не помню. Никто и значения не придал. Он молодой был. Только-только пришел в полицию и полгода не прослужил. Ничем себя не проявил, приятелей не завел. Так, пустое место.
— Значит, надо идти к его участковому приставу, расспросить его.
Иванов наморщил лоб, силясь что-то вспомнить.
— Яшин служил в Вольском участке… Там сейчас новый пристав, он нам не помощник. Если кого и спрашивать, то Бурундукова.
— Это что за гусь? — рассмеялся Лыков. — Фамилия какая-то… зоологическая.
Письмоводитель обиделся.
— Капитан Амвросий Акимович Бурундуков вовсе не гусь, а очень даже приличный человек! Владимира с мечами за войну с турками имеет! Сейчас он пристав Повонзковского участка, заместо убитого Емельянова. А в феврале был старшим помощником пристава Вольского участка. Именно Бурундуков учил Яшина полицейскому делу. Если кто и расскажет нам о пропавшем, так это он! Кстати, и покойному ротмистру Емельянову он был товарищ. Приходил к Гриневецкому, скандалил, что сыскное плохо его убийц ищет.
— Вот как?
— Да. Правда, он тогда выпимши был…
— И часто твой Бурундуков выпивает? А то сейчас явимся к нему, а он нам пьяную блажь выкинет.
— Нет, Амвросий Акимович не из таких. У него принцип: пей, да дело разумей! Говорю же: хороший дядька!
Лыков и сам уже вспомнил немолодого сутулого капитана с боевым Владимиром на кафтане. Он явился на «мельницу», когда все уже было кончено, и руководил оцеплением.
Спокойный и немногословный, пристав понравился Алексею. Он не лез на глаза начальству, не суетился и делал все методично и правильно. Капитана и коллежского асессора просто не успели познакомить. Лыкова с головной болью увезли домой, а пристав остался.
— Давай доложимся Эрнесту Феликсовичу и поедем к Бурундукову.
Когда сыщики ввалились к Гриневецкому, там все еще сидел Нарбутт. Руководство пило кофе. В вестибюле ратуши стоял киоск, в котором работала знаменитая кофеварка
[42]
пани Михалина. Оттуда в сыскное носили этот напиток с утра до вечера.
