— А, полицейские силы, подчиненные Лыкову! — съязвил титулярный советник. — Налить вам чашечку?
— А чаю у вас нету?
Нарбутт виновато развел руками.
— Тут его не пьют, увы. Пиво есть в бутылке. Не желаете? Ну, тогда терпите до дома.
— Да я пока уезжать не собираюсь.
— Почему? — удивился Витольд Зенонович. — Приказа надо дождаться? Понимаю. После праздников придет.
— Приказа не будет. Расследование обстоятельств смерти пристава Емельянова еще не закончено.
— Как не закончено? — в один голос вскричали оба пана. А Гриневецкий через секунду добавил:
— Но обер-полицмейстер уже доложил министру, что убийцы офицеров отысканы. При вашем активном участии. Чего же еще расследовать?
— Обер-полицмейстер поторопился. И потом, указанное дело не подведомственно местной полиции. Его веду я. И только мне решать, когда прекращать розыск.
— У вас выйдет тогда конфликт с генералом Толстым, — осуждающе покачал головой надворный советник. — Он сочтет ваши действия самоуправством и вторжением в свою компетенцию.
— Эрнест Феликсович! — рассердился Лыков. — Вам что важнее — поймать убийцу или поберечь самолюбие генерала?
— Поймать убийцу.
— Вот этим и будем заниматься. А ваш «маленький» Толстой пусть пока спишется с «большим» Толстым. И у него выяснит границы своей компетенции.
— Хорошо, тут мы поняли, — примирительно сказал Нарбутт. — Мы не поняли другое. Почему вы решили, что требуется продолжить розыск? Гришка Худой Рот убит. У нас есть свидетель его участия в смерти штабс-капитана Сергеева. На теле уголовного обнаружены также часы, принадлежащие приставу Емельянову. Что вас не устраивает?
— Витольд Зенонович, вы опытный сыщик. Отвечаю вопросом на вопрос. Вам самому не кажется, что одних часов мало, чтобы счесть Гришку убийцей еще и ротмистра Емельянова?
Паны переглянулись, и Лыков не понял, что они хотели сказать друг другу.
— Мало? Часов? Ну, это как поглядеть…
— А как нужно глядеть, чтобы ими удовольствоваться?
— Единственным абсолютным доказательством было бы признание самого преступника, — начал Витольд Зенонович. — Но благодаря вашему меткому выстрелу оно теперь невозможно. Кстати, я до сих пор под впечатлением! Где вы этому научились? Так вот. За смертью Гришки мы вынуждены оперировать второстепенными фактами. Его головорезы никогда не сознаются. Более того, они отрицают даже свое участие в убийстве пограничного штабс-капитана. И мы не сумеем на суде доказать их вину. Ян Касъер вообще отделается арестным домом. У нас только косвенные улики! И часы в таковом качестве вполне сойдут. Это серьезное дока зательство.
— Соглашусь, что серьезное. Но недостаточное.
— Послушайте, Алексей Николаевич! — взволнованно заговорил Гриневецкий. — Почему вы сомневаетесь в часах? У вас есть какие-то подозрения?
— Я допускаю, что их могли подбросить Гришке.
Надворный советник встал.
— Часы покойного пристава обнаружил мой подчиненный губернский секретарь Яроховский. Вы его обвиняете? Извольте объясниться!
Лыкову тоже пришлось подняться.
— Нет, конечно. Франц Фомич вне подозрений. Я подозреваю тут хитрость уголовных.
— По-прежнему ничего не понимаю!
— Давайте все же присядем. Так лучше… Я поясню. На мой взгляд, находка часов Емельянова никакая не улика. Она единственная, других нет, и все ваши выводы о причастности Гришки строятся исключительно на ней. Но что, если часы подброшены?
— Кем, черт побери? Яроховским?
— Настоящими убийцами Емельянова.
— Вот как? И кто они?
— Пока не знаю. Могу лишь высказать предположение.
— Уж извольте!
— Изволю, изволю. Вы, Эрнест Феликсович, успокойтесь. Иначе ясность понимания к вам не вернется.
— Я спокоен, господин коллежский асессор. Давайте ваши предположения.
— Эйсымонт Новец сказал нам неправду…
— Что вы говорите? Значит, штабс-капитана Гришка тоже не убивал? Ну вы даете!
— Новец сказал не всю правду. Сергеева-третьего Гришка Худой Рот действительно зарезал. Но в одном доме решили это использовать. И повесить на русского уголовного свой грех.
— Что за «один дом»? — раздраженно фыркнул начальник отделения. — У вас догадки или домыслы?
— Помолчи, Эрнест! — приказал ему Нарбутт. — Я, кажется, понимаю.
— Такой серьезный обман сыскной полиции, с подставным свидетелем, с облавой на «мельнице», где попались несколько воров… Это не мог замыслить ни рядовой преступник, ни даже маз. Тут видна рука крупного деятеля…
— Велки Эугениуша, — закончил за Лыкова его мысль Нарбутт.
— Да. И Ян Касъер тоже выполнял его поручение. Полагаю, он и подбросил часы Гришке накануне облавы. Или в карты проиграл. Или продал.
— Чепуха! — возразил Гриневецкий. — Если бы мы взяли Гришку живым, он сразу указал бы нам на истинного владельца часов.
— И ты бы ему поверил? — живо отреагировал Нарбутт. — Я — нет.
— Ну… дядя Янек выставил бы свидетеля, который давно наблюдал этот трофей у Гришки, — подхватил Алексей.
— А могло быть еще проще, — вторгся в высокий разговор не имеющий чина.
— Ну-ка, поучите старших, докажите! — добродушно ухмыль нулся Нарбутт.
— Дочки Яна Касъера могли незаметно сунуть. Я, когда там прислуживал, нагляделся. Семейное дело!
— Что, они оказывали горизонтальные услуги?
— В наилучшем виде. Игорно-публичный дом.
— Это что-то новенькое, — констатировал Витольд Зенонович. — Ай да Янек! Соглашусь, в таком случае часы можно было подбросить без помех. Но кто же теперь в этом сознается? Мы опять возвращаемся в область догадок.
Гриневецкий сменил раздражение на сдержанный скептицизм.
— Не уверен, не уверен… Почему вы сомневаетесь в Гришкиной причастности? Кто убил одного, убьет и второго.
— Уж больно все сошлось. Так, словно это было нужно. И понятно кому…
— Вы полагаете, что пристава Емельянова приказал устранить Велки Эугениуш?
— Да. Видать, сильно он мешал вашему «ивану».
— Так-так… — начал рассуждать вслух надворный советник. — Тот же Эугениуш велел заранее поселить в Варшаве несколько русских головорезов. С намерением использовать их как подставные фигуры. Витольд, я правильно понял нашего гостя?
— Да. А что? Это похоже на многоумного пана Эугениуша!
— А потом «иван» стал ждать, — продолжил рассказ Лыков.
— Ждать? Чего?
