— Какой курьер, какое начальство?! Алексис, ты меня считаешь за здзиру,
[46]
которой можно попользоваться и выгнать?
— Малгожата, ты не права! Я сам в расстройстве, я мечтал провести с тобой всю ночь! Но служба…
— Дупек, какая служба вечером воскресенья?
Вдруг она переменилась в лице.
— А-а! Я все поняла! Ты женат и вспомнил о ней, и к тебе пришел стыд? Поздно, шановны, поздно стыдиться. И потом, она далеко, а я — вот я, здесь. Посмотри: разве я не красива? Хуже твоей жоны? Приди, обними меня, и полезем обратно в постель! Ну? Что я делаю не так? Скажи, мой Ахилл, и я сделаю, как ты хочешь!
— Малгожата, я не шучу. Это действительно курьер со службы, и я должен немедленно идти с ним. Оденься, пожалуйста, побыстрее.
Полька рассердилась.
— Шьведне!
[47]
На улице пулноц, и ты выгоняешь меня, як дзивку. Естэж глова не ешть в пожонтку! Жэгнай! Ижд до диабла!
[48]
Она живо оделась и выскочила на лестницу, красная и некра сивая от злости. Лыков едва поспевал следом.
— Как я смогу тебя найти? — умоляющим голосом спросил он. Малгожата остановилась, подумала и ответила уже спокойно:
— Оставь для меня записку у пана Владека. В том ресторане. Я подумаю, как тебя наказать. Но потом, возможно, прощу…
Чинной парой они спустились вниз. На площадке первого этажа четыре рослых парня, по виду мастеровые, обступили конторщика. Кажется, разговор шел серьезный — лицо у пана Влодзимежа было напуганное. Обсчитал парней при расчете? Лыков под руку с дамой продрался через мастеровых. Те, замявшись, расступились и озадаченно покосились на жильца. Сыщик по привычке отметил это про себя, но думать о таких мелочах было некогда — следовало быстрее нагрянуть к приставу.
Под изумленные взоры Егора его шеф усадил даму в пролетку и откланялся. Малгожата, хмурая и недовольная, уехала. Лыков повернулся к помощнику и сказал:
— Ни слова о ней! А теперь побежали.
Быстрым шагом сыщики отправились в участок. Бурундуков жил над ним, в казенной квартире. Уже через несколько минут Алексей барабанил в его дверь. Амвросий Акимович вышел тут же, словно ждал гостей. Он был в полной форме, даже при сабле и револьвере.
— Алексей Николаевич? Егор? Что случилось?
— Вы и по квартире так ходите? — удивился Лыков.
— До полуночи — всегда. Служба беспокойная. Но вы давай те о деле.
— Вот, — Алексей вынул записку. — Ян Касъер, он же Новец, передает из тюрьмы приказ зятю. Срочно потребовалось перенести поленницу на другой конец двора. Понимаете?
— Нет. Что ж тут такого? Обычное дело. Сейчас как раз подворная уборка идет. Я хожу, гоняю домовладельцев. До Новца, правда, еще не добрался…
Лыков вздохнул и пояснил:
— Полагаю, они хотят спрятать место погребения подпоручика Яшина.
— Да вы что! — ахнул Бурундуков.
— Увы. Возьмите нужное число городовых, пожарные факе лы, лопаты и щупы. Длинные щупы.
Пристав — на нем лица не было — кинулся вниз, в служебное помещение. Через десять минут полицейский отряд со снаряжением выдвинулся на Дикую. Заарендовали двух припозднившихся фурманов и поехали на Бураковскую, где недавно громили игорный дом.
В двенадцатом часу ночи во дворе особняка Яна Новца собралась целая толпа народа. Зять и две дочки хозяина, в домашней одежде, стояли у каретного сарая. Вид у них был очень встревоженный… Городовые воткнули в землю факелы и принялись щупами проверять почву позади бани-прачечной. Бурундуков, Лыков и Иванов застыли вблизи. Что-то зловещее было в этой картине ночных поисков. Что-то страшное вот-вот должно было открыться…
Городовые тыкали старательно, через каждые десять вершков. Они пыхтели от спешки и напряжения — волнение передалось и им. Вдруг в одном месте железный прут во что-то уперся. Немедленно служивые схватили лопаты и принялись там копать.
Несколько минут работы — и в яме что-то показалось.
— Полицейский кафтан! — воскликнул один из городовых.
— И мерлушковая шапка тут! — добавил второй.
Наконец тело откопали и подняли наверх. Смотреть на него был неприятно. Егор отбежал в сторону, его стало рвать. Привычный ко всему Лыков нагнулся над трупом.
— А почерк-то знакомый. Выпустили внутренности, как и Сергееву-третьему.
Бурундуков крестился и шепотом творил молитву.
— Присмотритесь как следует, — попросил его коллежский асессор. — Точно ли это Яшин? Мундир подходит, но мало ли?
Лица у трупа уже не было, лишь запачканные землей волосы обрамляли череп.
— Русые… — пробормотал капитан. — Он это, Сашка.
— Обыщи карманы! — приказал Алексей городовому. Тот истово перекрестился, потом выполнил команду и передал начальству два предмета. Один был полицейский билет на имя младшего помощника Вольского пристава Александра Михайловича Яшина. Сомнений больше не осталось.
Лыков стал разворачивать вторую вещь. Маленький бумажный сверток был в запекшейся крови и раскрываться не хотел. Сыщик порвал бумагу и обнаружил внутри банковские билеты. Он тут же передал их приставу со словами:
— Вот и ваши деньги нашлись, Амвросий Акимович. Три четвертных.
Капитан крякнул и попытался засунуть сверток в карман, но никак не мог попасть.
— В церковь снесу… — пробормотал он, глядя в сторону. — Эх, Сашка, Сашка! А я тебя бранил…
Наконец пристав выяснил, что мешало ему воспользоваться карманом: там лежала какая-то бумага. Он извлек ее, повертел в руках, туго соображая. Потом протянул Лыкову.
— То, что вы просили.
Алексей развернул казенный бланк и с трудом прочитал в свете факелов:
«По наведенным справкам, отставной поручик князь Яшвиль проживал в городе Варшаве с 10 по 23 декабря 1886 года на улице Ставки в доме Журовского. О чем имеется полицейская явка 5/6 Повонзковского участка. В доме Новца по улице Бураковской указанный Яшвиль не проживал.
Помощник пристава 5/6 Повонзковского участка, причисленный к армейской кавалерии корнет Буйный».
Глава 9
Ежи Пехур
Когда Яна Новца привели в подвал полицейского морга, он сначала ахнул и закрыл лицо руками. Потом отнял руки и сам сделался похож на мертвеца. Вся его высокомерная снисходительность исчезла. Перед Лыковым стоял старый и очень напуганный человек.
— Я не убивал этого юношу, — сказал он. — То правда. Я лишь спрятал тело. По приказу пана Нарбутта.
