— «Бесы, демоны и ведьмы»; «Искусство смерти»; «Погребальные обычаи древней Европы»; «Пытки и казни Испанской Инквизиции»… — Он прервал это занятие с преувеличенным вздохом и покачал головой, после чего вновь обратил ко мне свой насмешливый, сардонический взгляд и сухо заметил: — Клянусь своей душой, По! Если б я читал такие выкрутасы, мне бы тоже на каждому шагу мерещились призраки!
Припомнив несколько оказий, когда у меня случались странные ночные видения (подобно сияющему призраку, явившемуся в мою спальню накануне того дня, когда в мою жизнь ворвался полковник Крокетт), я вынужден был признать за рассуждениями пограничного жителя толику истины.
— Не могу отрицать, — сказал я, — что от природы я необычайно нервически возбужден и потому склонен в периоды особо тяжких переживаний или крайней тревоги к необычным и фантасмагорическим явлениям. Иными словами, в вашей гипотезе имеется рациональное зерно… И все же, — продолжал я, — если даже я обманываюсь относительно черт лица этого смутного и пугающего призрака, которого я повстречал трижды, у меня нет сомнений в том, что сама эта женская фигура присутствовала каждый раз на месте преступления — присутствовала реально и во плоти.
— Поверить не могу, По, — перебил меня Крокетт, — чтобы подобные дикарские убийства совершила женщина!
— Мы сильно заблуждаемся, полковник Крокетт, когда утверждаем, будто слабый пол вовсе не способен к жестокости и насилию, — возразил я. — История человечества знает немало примеров крайней жестокости, творимой женщинами.
Крокетт сдвинул брови и поразмыслил с минуту над этим утверждением, а потом ответил:
— Боюсь, вы правы, По, я и сам слыхал про то, что индейские скво проделывают с пленными, от таких штучек вся кровь застынет в жилах. Что ж, — добавил он, нетерпеливо взмахнув руками, — будь то мужчина или женщина, наше дело выследить этого подонка — да поскорее.
— Совершенно с вами согласен, — ответил я. — Наша миссия становится еще более спешной и неотложной, поскольку к ней прибавилась еще одна мотивация: рассеять подозрения капитана Расселла относительно моей причастности к этим чудовищным преступлениям.
— Прекрасно, сэр, — подытожил Крокетт, хлопая себя ладонями по ляжкам. — С чего начнем?
— Я тщательно обдумал этот вопрос и, как мне кажется, сумел выработать достаточно разумный план действий.
— Как вы уже знаете, происходящие события каким-то пока неясным для нас образом связаны с миром театра, лучшим бриллиантом которого блистала в свое время моя покойная мать. Это наблюдение, как я вам говорил, подтверждается фактами.
Я протянул руку к своему ларчику с сокровищами, поднял крышку, достал пожелтевшую газетную вырезку и показал полковнику.
— Этот обзор написан Александром Монтагю. Принимая во внимание его профессию театрального критика, представляется вполне вероятным — или, по крайней мере, допустимым, — что остальные ключи к загадке мы также найдем в его рецензиях.
— А где же, черт побери, мы найдем эти рецепты? — воскликнул полковник.
— Полагаю, — ответил я, возвращая на место драгоценную вырезку, — что мы найдем их в груде полуистлевших газет, коими было завалено его жилище. А потому я предлагаю сейчас же отправиться вместе к нему домой и внимательно просмотреть все эти давние публикации.
С минуту Крокетт обдумывал мое предложение.
— Черт, ну и возня, — проворчал он наконец. — Но что поделать, — добавил он со вздохом. — Кажется, это и впрямь разумная идея.
— Так приступим немедля! — призвал я.
Крокетт поднялся с места, и я тоже встал со стула, обошел письменный стол и, оказавшись таким образом перед полковником, протянул ему руку.
— Пока мы еще не ушли, полковник Крокетт, — торжественно провозгласил я, — должен от всего сердца поблагодарить вас за то, что вы сохраняли непоколебимую веру в меня даже в такую минуту, когда прочие, и я сам, готовы были поддаться подозрению и усомниться в моей невиновности.
С открытой улыбкой Крокетт сжал мою руку и крепко потряс ее.
— Не за что благодарить, По. Друзья — это и есть друзья. Мы с вами партнеры навек, старина, и пока не разделаемся с этой скверной историей, я от вас ни на шаг не отойду — вцеплюсь, как черепаха рыбаку в палец!
ГЛАВА 26
Прежде чем отправиться вместе с полковником на разведку, я прошел по коридору до спальни Виргинии и легонько постучал в дверь. Изнутри послышался голос Матушки, приглашавший меня войти. Войдя, я, к величайшей своей радости, застал сестрину бодрствующей: она полусидела в кровати, опираясь спиной на высокие полушки.
Рядом с ней сидела Матушка, положив на колени раскрытую книгу. Очевидно, добрая женщина помогала дочери скоротать время, читая ей вслух это сочинение, которое, как я, к своему удивлению, обнаружил, представляло собой не что иное, как мемуары полковника Крокетта, присланные мне на отзыв Томасом Уайтом. Втайне от меня Матушка спасла этот том из постоянно пополняющейся в моем кабинете груды отверженных книг. Время от времени я собираю их и отношу местному букинисту за небольшое вознаграждение.
— О, Эдди! — приветствовала меня сестрица (я выразил живейшее удовлетворение по поводу ее выздоровления). — Сколько приключений было в жизни у полковника Крокетта! И как замечательно он их описывает.
— Рад, что тебе это доставляет удовольствие, — не совсем искренне ответил я, — и непременно передам твои комплименты автору, который в сию минуту дожидается меня у двери. — После чего я обернулся к Матушке и сообщил ей, что вместе с полковником Крокеттом отправляюсь по делам и буду занят по меньшей мере до ужина, а то и дольше.
Запечатлев нежный прощальный поцелуй на челе каждой из моих любимых, я присоединился к своему спутнику, который успел уже выйти на улицу и даже занять кучерское место в одолженной им коляске.
Через двадцать минут (по дороге мой товарищ стяжал привычную порцию восторженных «ахов» от своих верных поклонников) мы добрались до цели своего путешествия. Установилась прекрасная весенняя погода. В противоположность состоянию атмосферы, господствовавшему несколько дней тому назад, при первом посещении дома Монтагю, когда самый воздух казался пепельно-серым, на этот раз небеса сделались ясными и благосклонными. Но яркий солнечный свет не только не рассеивал присущую этому кварталу ауру мрачного запустения, но лишь обострял всепроникающее впечатление упадка.
Улица, при первом моем визите забитая любопытствующими зеваками, сейчас была пустынной: мы не встретили никого, кроме маленького мальчишки с колтуном светлых волос на голове, который в тот момент, когда наша коляска подъезжала к полуразвалившемуся зданию, добросовестно закреплял консервную банку на хвосте истощенного бродячего щенка. Как только Крокетт вышел из коляски и привязал повод к покосившей и потрепанной непогодой коновязи, стоявший на коленях в грязи юнец исподтишка с любопытством оглянулся на него. Тут же его лицо приобрело комическое выражение почти утрированного изумления, и, выпустив из рук бьющегося пса, юнец вскочил на ноги, ринулся в другой конец улицы и скрылся за углом.
