— Так значит, когда вечером сюда прибежала Дзюнко, вы здесь были вдвоем с хозяйкой?
— Я на кухне была. А хозяйка в ателье. У нас уже закрыто было. Вдруг вроде вошел кто-то, и голос ее слышу: «Ах, заходите!» А потом женский крик скандальный: «Ведьма! Что ты насчет моего мужа надумала?» Я испугалась, выскочила из кухни, а там Дзюнко на хозяйку кидается.
— А что хозяйка?
— Растерянная стояла. А как меня заметила, иди, говорит, домой немедленно.
— И вы тут же ушли?
— Ну не совсем тут же. Собраться-то надо было.
Мацуэ глянула исподлобья на Тодороку, и взгляд у нее был весьма хитрый.
— Я на кухне притаилась. А хозяйка увела Дзюнко сюда в мастерскую и дверь закрыла. Я специально-то не подслушивала, просто дом здесь, сами видите, какой плохонький, вот кое-что и долетало из того, что Дзюнко кричала.
— И что же?
— Ну, Дзюнко про какое-то письмо кричала. Мол, ты этим письмом мужа моего подстрекаешь, куда он теперь делся… Что-то в этом роде.
— А что отвечала хозяйка?
— Ее я не слышала. Вот такое представление здесь приключилось. А я разнервничалась, что делать, не знаю. Тут хозяйка на кухню заглянула, меня увидела и резко так: «Ах ты здесь еще? Не твое это дело, отправляйся быстро отсюда». Я и убралась подобру-поздорову. Она меня до задней двери проводила, и, помнится, я услышала, как она замок закрыла. А я домой.
— Это во сколько было?
— Минут пять-десять девятого.
— И вы сразу отправились домой? — в ту же секунду уточнил Киндаити. Вопрос этот, судя по всему, попал в больное место.
— Я… Мне… Зайти мне надо было кое-куда по пути.
— Куда же?
Мацуэ зло глянула колючими глазками на взлохмаченную шевелюру Киндаити и сразу отвела взгляд.
— К господину Итами.
Голос ее упал. Тодороку, сообразив, в чем дело, сформулировал:
— То есть вы отправились к господину Итами сообщить ему, что примчалась Дзюнко и устроила вашей хозяйке скандал?
Мацуэ не ответила. Она глядела исподлобья, переводя взгляд с инспектора на Киндаити, и в ней сквозила та ожесточенность, которая порой встречается у женщин подобного возраста.
Расценив молчание как подтверждение, Тодороку продолжил:
— И что же, как вы ему это доложили?
— Его не было дома.
— Вы рассказали все его жене?
— Вот уж нет! Да если б я только ей проболталась…
Тут она спохватилась и захлопнула рот. Заметив многозначительную мину на лице Киндаити, она наградила его откровенно враждебным взглядом. Как и в случае с Итами, правда выплыла случайно. Мацуэ сама же проговорилась, что была в «Одуванчике» шпионкой Итами.
— Так что же? Если б вы только случайно проболтались госпоже Итами?..
Тодороку наседал на нее, но Мацуэ не проронила ни звука.
— Может, она бы вас приревновала к мужу?
Ответом было молчание.
— Так значит, — вмешался Киндаити, — вы вчера не встретились с господином Итами?
— Я… Он сам зашел ко мне.
На лице ее промелькнуло замешательство, в глубине глаз полыхнула злоба.
— Во сколько?
— Где-то полдесятого уже было, пожалуй.
— У него к вам было какое-то дело?
— Сказал, жена передала, что я заходила, вот и пришел узнать, что случилось.
— И тогда вы ему рассказали про Дзюнко?
— Да.
— Что же он ответил? Может, велел прийти сюда?
Снова молчание.
— Похоже, господин Итами здорово запал на хозяйку, так ведь?
Мацуэ сосредоточенно подумала, а потом заговорила, тщательно подбирая каждое слово:
— Мужчины в любом возрасте теряют голову от красивых женщин, не так ли? А хозяйка была действительно хороша собой, так что не он один, много таких было.
— То есть вы хотите сказать, что еще кто-то волочился за ней?
— Ну, волочился или нет, точно не скажу, а таких, что любезничали, много захаживало. Да вот этот, как его, Мидзусима-сэнсэй, тоже расстилался.
— Мидзусима-сэнсэй?
— Рисует который.
— Господин Художник!!!
Все трое быстро переглянулись.
— Ну тот господин Мидзусима, который иллюстрации для книжек делает, картинки рисует. Между прочим, Мидзусима Кодзо еще и до войны, говорят, очень среди девчонок популярен был.
— Ах вот вы о ком, — припомнил Киндаити. — Так он сейчас здесь живет?
— Да.
— И что, он часто сюда заходил?
— Разумеется. Говорил, что рисует в журналы для девочек и хотел бы у мадам проконсультироваться насчет модных фасонов. Вот только, к сожалению, ее дома не бывало, так что уж извините!
Она многозначительно расхохоталась.
— Да вы о нем у Дзюнко спросите. Они в восемнадцатом корпусе на одном этаже живут.
Тот самый мужчина!
Более того, в памяти Ямакавы четко осталось: этот человек знал, что в корпусе 20 будут заливать крышу варом.
Ничего больше выудить из Кавамуры Мацуэ не удалось.
После смерти хозяйки она, судя по всему, окажется без работы. С просьбой подыскать новое место ей придется обращаться к господину Итами. Скорее всего, этим местом будет какая-то из здешних лавок, и ей совсем не хотелось прослыть излишне болтливой.
Кавамура упорно твердила, что ничего не знает о Катагири Цунэко, и не нашлось ни одного аргумента, позволяющего опровергнуть ее утверждения.
— Хозяйка очень деловой женщиной была, ничего дурного мы за ней не замечали. Странно, конечно, было, что знакомых у нее никого, что уж там о близких говорить, но я ее ни о чем не спрашивала…
Видно, хозяйка хорошо вымуштровала ее.
— Ну и последнее, Кавамура-сан… — подвел итог Киндаити Коскэ, когда стало ясно, что полицейские исчерпали все возможности и смирились с результатом, — я в вашем ремесле плохо разбираюсь, так что скажите-ка, не употребляется ли в швейном деле в каком-нибудь специальном смысле выражение «белое и черное»?
— «Белое и черное»? — вытаращила глаза Кавамура. — Вот уж ничего подобного не слыхала! О расцветках разных здесь постоянно говорят, но вот чтобы именно «белое и черное»…
— Что ж, ладно.
— Вы идите, Кавамура-сан, и пришлите к нам из лавки Дзюнко.
Дзюнко вошла вместе с Киёми, что заставило Тодороку удивленно поднять брови:
— Судо-кун, с этой девушкой мы поговорим потом, а сейчас ты нам нужна одна.
